Интересно, кого ещё собиралась принести в жертву городу вещунья?

Шарлотта Фёдоровна Кирхгоф, немка, вдова пастора и известная гадалка, даже на ночь оставалась. А утром… Поди ж ты! Никто её не обнаруживал. Знамо дело, через шкаф смывалась…

А через пару дней, тоже на дуэлях, погибали ещё несколько особ, менее известных, чем Пушкин, но кое-кому, всё-таки, знакомых. Петру Сергеевичу, например. Тот всегда знал, кто, когда и с помощью какой кончины принесёт городу свою последнюю дань… То была дань, несомненно, в форме могучей писательской энергии — врождённого ума.

Шли годы, десятилетия…Уже сколько поколений прислуги, санитаров и докторов сменилось, а кудрявому блондинистому пациенту хоть бы хны. Молод, здоров, красив!

Окружающие лопались от любопытства, но спрашивать боялись. И не потому, что пребывали в полной уверенности, что баловень судьбы находится под покровительством потусторонних сил. С некоторых пор наметились у него и земные покровители, ещё богаче прежних посетителей, не духи а вполне осязаемые личности. Цари с царицами! И их широчайшее приближение.

Все высокие особы являлись инкогнито, в простой одежде, без париков, но в прикрывающих лицо головных уборах. Иначе приходить им не полагалось, но персонал уж слишком часто узнавал их — по портретам. Как ни странно, в коридорах той психушки портретов царственных особ было больше, чем в коридорах Смольного.

Все работники дома скорби были уверены, что их бессмертный и вечно молодой пациент будет просить о расширении покоев, о дополнительных комнатах, или же о специальной приёмной. Но ничего такого не случилось, все высокие особы посещали именно ту, одну-единственную, скромную палату — с самоваром и зеркальным шкафом, которая не меняла своего облика вот уже много лет.

А иногда — стыдно сказать! — царям с царицами и членам окружения приходилось выстаивать под дверями той палаты в ожидании. В невероятно долгом ожидании! И никто им даже присесть не предлагал, ибо все боялись показать, что в курсе, кем являются на самом деле с виду неприметные гости.

И где же в это время находился, чтоб не сказать «болтался», зарвавшийся бессмертный пациент? Элементарно гулял по улицам. Такого неприветливого и ничуть не родного ему, но неожиданно природнившегося города. Привязавшего к себе намертво бывшего помещика.

И зачем нужны были те нескончаемые прогулки, повергавшие в нескончаемое ожидание посетителей «палаты с самоваром»? Как ни странно, очень и очень нужны были они Петру Сергеевичу. После одной встречи. С кем? С Фросенькой! Случайно узрев на улице свою давнюю, очень давнюю подругу, такой же молодой — и такой же бессмертной?! — как и он сам, Болотников было подумал, что это её внучка, так как, по любым подсчётам, сама казачка должна была состариться или даже умереть к тому времени.

Но громкий, резкий, даже каркающий голос, ни с каким другим нельзя было спутать. Да и шрам от неудачного выстрела — самой себе в ногу! — имелся на лодыжке. На совершенно голенькой лодыжке, смело торчавшей из-под платья, в такую-то холоднуюпогоду…

Та девушка, с виду шестнадцати лет, довольно простенько одетая, как разсадилась… в разукрашенную карету! Ливрейный кучер, подав ей руку и усадив, сел на козлы и щёлкнул вожжами.

Карета тронулась.

Пётр Сергеевич побежал было за ней, но вдруг его кто-то толкнул. Упав, он успел лишь заметить, что карета свернула с Невского проспекта на Садовую.

— Ну, дела!.. — вырвалось у графа.

— Ну, дела!.. — вырвалось у Валеры, когда он, наконец-то, после множества попыток, досмотрел «видеоряд» до самого конца, до самой что ни на есть последней картиночки. Эта последняя сцена уверила его в том, что именно в районе Садовой улицы в распоряжении Фросеньки имелись комнаты, где тоже были ниши. Секретные, «зело информативные»!

Раньше, как на грех, ближе к концу просмотра, у соседей находились для него срочные дела. Или сообщения. И вот в этот, в самый последний раз, повезло, просмотрел-таки все-все-все бегающие картинки. Полностью.

Велика ли польза была от просмотра последнего эпизода? Колоссальная!

Как известно, «тайный граф» Пётр Сергеевич, сразу же после убийства капитана, отпустил Фросеньку домой, к отцу, дав ей денег. Но любопытная казачка не сразу отправилась в путь! Ей страшно хотелось посмотреть, что же творилось в огромной квартире «благодетеля» после его смерти. Да и зеркало своё любимое не мешало забрать — из приснопамятного кабинета, где она «беседовала» с офицерами.

Прошла в свой рабочий кабинет она беспрепятственно. Вернее, почти беспрепятственно: Бузинова, ставшая начальницей и продолжательницей дел после двух смертей, капитана и Аглаи, оказалась ещё любопытнее молодой казачки.

— Ах! Это ты… — накинулась она на Фросеньку с поцелуями. — Ну, расскажи мне, как ты, где ты…

— Погодите, мне ужасно некогда, — ответила девушка. — Потом всё расскажу, вы, главное, выдайте ключ от моего… бывшего кабинета.

— Конечно, конечно, — засуетилась вдова.

Она мигом выполнила просьбу гостьи. Та схватила ключ, помчалась к кабинету, ворвалась туда и… пропала!

По крайней мере, Бузинова, вошедшая туда вслед за Фросенькой, не обнаружила её там. А ведь прошло не более пяти минут, да и никуда не уходила новая хозяюшка вертепа из коридора, неусыпно наблюдала за дверью.

Постучав и не услышав никакого ответа, Бузинова достала запасную связку из кармана, нашла необходимый ключ, отперла дверь…

Однако к тому времени в кабинете никого уже не было.

— В окно тут невозможно выпрыгнуть, ибо нет окна, — полуутешая, полуободряя саму себя произнесла Бузинова.

Всякий раз, при виде этой сцены, Валерию Болотникову ужас как хотелось подсказать… Ведь он был в том кабинете вместе с Фросенькой и всё видел. Видел, как из зеркала вылетела ворона с зелёным пузырьком в клюве, как Фросенька хлебнула из того пузырька и… Ясное дело, ушла через зеркало. Сначала к отцу, в селуху, переместилась, а потом вернулась в тот петербургский бордель обратно и… Стала его негласной начальницей!

Вот только непонятно было, в каком доме находился тот вертеп. В каком конкретно месте надо было искать нишу, в которой, вероятно, и видимость получше, без чёрных пятен, и резкость почётче, и яркость кадров поприятнее…

Валере, с помощью его бесценной коммуналочной ниши, тоже было доступно видеть очень многое, гораздо больше, чем самим участникам старинного таинственного действа. Персонажам виделось и слышалось только то, что происходило вблизи них.

Бизнесмен Болотников был рад и этим жалким, таким замызганным кадрам, ведь благодаря им он узнал самое необходимое: сколько смертей произошло по вине предка. Их было целых шесть. Два извозчика и капитан отравлены, сводница Аглая зарезана, а родители Петра Сергеевича… Они тоже, фактически убиты — эгоистичным поведением сынка…

Вроде бы, всё ясно, но… Хотелось большей ясности. Вдруг что-то пропустилось, из-за плохого качества картинок. Вдруг ещё какое-то убийство осталось незамеченным?

Валера не уставал убеждать себя, что Фросенькин притон, в котором находилось таинственное зеркало, имел, как минимум, одну такую нишу, такой же временной портал, но более «смотрибельный».

Карета, повернувшая за угол, с Невского проспекта на Садовую, дала хоть небольшой ориентир. Садовая! С той стороны Невского, где Гостиный двор!

Вечерело, но ещё не слишком. Было только пять часов, до половины восьмого, самого неприятного прогулочного времени, оставалась уйма минут и секунд. Странно, но именно в полвосьмого-восемь вылезают на улицы из своих нор отъявленные идиоты, ещё не сильно выпившие, не очень сонные, полные дурной энергии. Тут надо либо победней одеться, либо ещё засветло бежать домой.

Валера выбрал первый вариант. Ему, полуиностранцу, ближе к вечеру всегдакак-то пугливо делалось — в уже ставшей ему не такой родной стране. Сам себе удивлялся, никогда ведь раньше трусливым не был!