Репкины узнали из письма, что капитан встретил по дороге в Петербург старинного приятеля, у которого ещё больше связей, чем у него самого, и что этот приятель тоже рвётся пристраивать молодых, работящих и храбрых девиц во фрейлины, во дворцовые дамы.

Письмо дышало добротой. Такой внимательной добротой, что Фросенька опять переменила мнение, перестала бояться хромого предводителя ветеранов. Если что, она защитить себя сможет, крепенькая уродилась! И оружием владеет. А капитанчик, тот отнюдь не великан… И потом, она не дура и не чурка деревянная, с которой можно делать всё что угодно. Не гулёна она. И не развратница.

Конечно, за военным гостем могли стоять другие люди, более свирепые. Но зачем она им, такая хитрая да глазастая? Она ж не кисейная барышня. Заметит опасность — сразу уедет к тятеньке!

Фросенька ощутила в себе прозорливость, что-то вроде ясновидения. Вероятнее всего, гадалка мстила ей за молодость и красоту. Завидовала! Может, ей самой хотелось в Петербург? Ведь на болотах, как известно, жизнь занудная. Точно! Позавидовала старая карга! Фросенька пока ещё не знала, что после её ухода гадалка сразу же и померла, поскользнулась, ударилась виском об угол печи. Сон о блондине, приносящем смерть, оказался в руку.

В тот момент, когда шла беседа молодого барина с есаулом Репкина, Фросенька пребывала в радостном настроении. Она мечтала о пирожных! Их, наверное, в Смольном подают четыре раза в день: в завтрак, в обед, в полдник и в ужин! Ну, и, конечно, о царе дверей, о таинственном подземном владыке всё время помышляла. Ей, непосредственно перед отъездом, снился один и тот же красочный сон: симпатичный пузатый дяденька, да такой ласковый, да с такими большими перстнями на пальцах, ловко её танцевать водил, будто пушинку болтал в воздухе! А она всё туфельки теряла… Теряла и теряла… Словно Золушка из французской сказки. Нет, не зря она в Париже родилась. То было хорошее начало. Для чего? Там видно будет… А пока она считала вёрсты до столицы: полустаночки так и мелькали, так и мелькали…

На одном из полустанков подсел к ним в бричку… Капитан! Нашёл-таки время, бросил все остальные дела. Ещё и извинился, добрая душа, что прямо из отцовской избы взять её не смог — дела другие были, устраивал другие судьбы.

Выслушав о Фросенькиных снах, благодетель подтвердил, что царь дверей именно так и выглядит, мол, ему тоже подобные видения случались. Но об этом советовал пока не думать. Думать советовал о предстоящей встрече с государем. Если повезёт, он уже через несколько часов прибудет инкогнито в самую богатую гостиницу Воронежа, для предварительного знакомства с будущими фрейлинами, коих будет несколько — десять-двенадцать.

И то, что Фросеньку, минуя Смольный, могут сразу во фрейлины взять, тоже охотно подтвердил. Смотря, как она себя поведёт. Возраст-то уже солидный, целых шестнадцать лет. Смолянки в этом возрасте вовсю о женихах мечтают, а не об учёбе!..

До гостиницы оставался большой кусок. Была полночь-заполночь, а ещё даже границы города Воронежа не обозначились.

Хоть и трясло в повозке, похожей на карету, а всё же Фросеньке удалось слегка вздремнуть. Время от времени приходя в себя, вспоминая, кто она, где родилась, где всё время потом жила и куда, собственно, ехала теперь.

В полумечте-полудрёме приятно грезилось о мужчинах: то Пётр привидится, то отец, то капитан. То ещё какие-то, совершенно незнакомые, мужчины — все солидного вида, приличные, богатые.

Но лишь удавалось заснуть покрепче, сразу же являлся Пётр Сергеевич. И снова была сладость во всём теле. Наипаче внизу живота. Не рановато ли они расстались с барином? Можно было бы ещё порезвиться, практику приобрести, какую-никакую…

В очередной раз пробудившись, казачка громко вымолвила: «Петя!»

Хорошо, что капитан не слышал, тоже задремал.

Пришлось Фросеньке признаться самой себе, что за Петром Сергеевичем она ужасно сокучилась. И ещё долго будет скучать, если… Если не попадётся кто-то более оборотистый и смелый, и начнёт её так же страстно целовать, кусать и тискать… Ах… Как неудобно, всё-таки, думать про такое…

Пришлось, однако, срочно поменять ход мыслей. В таком-то положении лучше всего думать о серьёзных людях. О капитане, например. Ах, если б маменька сейчас была жива и видела, как её бравая дочь-героиня путешествует в одной повозке с таким же бравым рыцарем. Ну и что, что он намного старше, ведь мать была тоже намного младше тятеньки — на целых тридцать шесть лет!

Поймав себя на таких отважных мыслях, Фросенька смутилась даже больше, чем когда грезила о Петре Сергеевиче.

Окончательно проснувшись, она глубоко вздохнула, повернула голову, глянула на капитана. Тот уже успел перекусить, смахивал с себя хлебные крошки, лохматил носовым платком усы. Затем достал из кармана трубку.

— Не спишь, родная? Надобно готовиться ко встрече. Ради тебя ведь сам приехал!

— Уже приехал?! И давно? — всполошилась «будушая фрейлина».

— Мне о его прибытии встречные посыльные уже два раза сообщали. Пока ты дремала. Так что… Прихорашивайся! Куй железо, пока горячо.

— Поняла-поняла!..

Юная казачка, снова начисто забыв о присутствии лишних ушей, то бишь о ливрейном кучере, принялась щебетать, вслух строить смелые планы относительно будущей встречи с императором. Капитан остановил её многозначительным взглядом. И даже по-отечески пригрозил — «сделал пальчиком»!

Этот взгляд и этот жест чрезвычайно умилили Фросеньку. Какой, всё-таки, заботливый капитан. И какой самоотверженный! У самого дел полно, а он нянчится с ней, буквально нянчится! «Не спишь, родная?» Как сладко в душе после таких слов. И не только в душе…

Тут Фросенька невольно вздрогнула. Хотя, что здесь преступного? Если на отца смотерть с вожделением грех, то на капитана… Почему бы нет?

Царь ведь будет её во фрейлины отбирать, а не в любимые. Скорей всего, встреча, хоть и ночная, пройдёт хлодно, официально. А Фросеньке так хотелось тепла… Любви…

Казачка снова глянула на капитана. Сквозь ресницы, робко. Не прочитал ли он её мыслей?

Служивый только ухмылялся в усы, по-доброму подмигивал. Затем… Погладил коленку!

Фросенька вспыхнула, одернула зачем-то юбку. Затем устыдилась этого жеста. Что, если капитан обидится?

Нет, он не обиделся, а снова улыбнулся, ещё добрее.

— Не смущайся, милая, всё будет хорошо!

И снова эта добродушная улыбка…

Фросенька разомлела окончательно. Ох, если бы не казённая встреча, которой ей уже почти совсем не хотелось, она бы мигом обняла капитана, прильнула бы к нему всем телом, расцеловала бы, а затем, приехав на место, отдалась бы со всей страстью, даже более охотно, чем Петру Сергеевичу. Он солиднее «будущего графа». Да и умнее, так как в графья не метит. Он делает людей счастливыми. Он крепко стоит на земле, рассуждает здраво. Он не мечтательный маменькин сынок. Этому доброму мужлану, хотя он и старше её, намного старше, и не отец вовсе, она отдала бы всё, всю себя. Но и об отце не забывала бы, конечно.

Вдруг ей пришла здравая мысль.

— Пока я буду беседовать с…

Фросенька бросила сторожкий взгляд на кучера.

— Тс-с-с… — снова «сделал пальчиком» капитан.

Фрросенька приблизила губы к его уху.

— Пока я буду беседовать с государем, где в это время будете вы?

Капитан прищурился. Пошевелил усами. Вдруг, резко ухватив её за талию, прижал к себе. Фросенька вспыхнула, прильнула к благодетелю. Ах, снова эта сладость, захлестнувшая волной!

Благо кучер всё время сидел ровно, смотрел прямо.

От капитана пахло так же, как и от отца — табаком. Усы приятно щекотали ухо. Дыхание буквально обжигало.

— Я, моя милая, буду у себя, в той комнате, которую мне приготовили. Моё дело привезти тебя. А дальше…

— А дальше меня увезут во дворец?

— Возможно…

— Прямо-таки во дворец?!

— Неисповедимы пути государевы. Я за вершителей судеб отвечать не могу-с…