Тут ее окликнули.

— Королева, — услышала она скулящий голос, — надеюсь, что тебя это порадует: у меня есть новости.

Рядом с нею стоял Эдмунд. Болезненный, тощий, сутулый. Хотя она не скупилась, награждая его, он был одет очень невзрачно. Он часто так одевался, чтобы быть как можно незаметнее, когда ему приходилось выполнять поручения Гуннхильд. Он, должно быть, уже давно дрожал здесь, на холоде, считая, что это лучше, чем врываться в зал и отвлекать короля. Она внутренне напряглась, но ответила очень спокойно:

— Ну, что там у тебя?

— Королева, прибыл один из твоих лазутчиков, Свейн Лисий Нос. Он говорит, что знает новости. Я велел ему поставить в стойло лошадь — это даже не кляча, а просто ходячая груда костей — и подождать рядом с нею в тепле. Королева желает видеть его?

Свейн Лисий Нос… Она вспомнила его. У него не было никакого другого имени, он никогда не знал, кем был его отец, и совсем не помнил свою мать, которую давно покинул, оставив с кучей ее младших щенков. Лесной житель, охотник, зверолов, конечно, вор. И все же этот человек много странствовал, много слышал и получал немалую для себя плату, когда доставлял королеве любые заслуживающие внимания новости. Ей на мгновение показалось, будто сквозь ее ребра прошел порыв ледяного ветра.

— Приведи его в мой дом через некоторое время, — приказала она и пошла дальше.

Когда шпионы вошли, королева сидела в кресле. Эдмунд поклонился и сразу же вышел. Свейн, изможденный угрюмый человек с сальной кожей, одетый в залатанное грубое сукно, тоже несколько раз неловко поклонился. Он почти все время жил на открытом воздухе, и поэтому запах, исходивший от него, не был настоящим зловонием. Гуннхильд указала на кружку, стоявшую на поставленном чуть в стороне столике.

— Добро пожаловать. Выпей, — предложила она. — Сообщи мне то, что ты должен сообщить, а потом Эдмунд позаботится о том, чтобы тебя хорошо покормили и отвели жилье получше, чем лошадиное стойло.

— Я… у-у… э-э… я благодарю тебя… — Он взял глиняную кружку и выхлебал подогретый мед. — А-а-ах! — Он наконец собрался с духом и заговорил: — Королева, я знаю это от твоего человека Висбура Темнокожего. Он долго ездил по Свитьёду, искал того, кто передал бы тебе его донесение. Я остановился тогда у фермера Геллира…

Гуннхильд терпеливо слушала его сбивчивый рассказ. То, что она услышала, потрясло ее.

Астрид, вдова короля Трюггви Олавсона, которого убил Гудрёд, сын Гуннхильд, эта Астрид долго укрывалась у вождя Хокона Старого. Она с самого начала намеревалась разыскать за Балтийским морем своего брата Сигурда. Теперь она знала, куда ей ехать, и была готова отправиться в путь.

Гуннхильд прибавила эти сведения к тем, которые успела добыть раньше. Сигурд очень сильно преуспел в Гардарики. Нынче он, помимо всего прочего, был высокопоставленным дружинником принца Владимира Свиатославсона в Хольмгарде. Хотя Владимиру было всего лишь двенадцать или тринадцать лет от роду, он уже заставлял обращать на себя внимание. Выждав должное время или воспользовавшись удачным моментом, он вполне мог бы наследовать своему брату Святополку, верховному королю Киевскому, — или свергнуть его. Но пока что он владел землями вплоть до Ладожского озера и получал дань аж с Эстонии. Сигурд был одним из самых приближенных к нему людей.

Гуннхильд думала о том, как Астрид приедет к своему брату. И о том, что они могли бы там затеять — возможно, вместе с Харальдом Синезубым, чья новая королева была из Польши, или даже ярлом Хоконом. Астрид, несомненно, возьмет ребенка с собой.

Ни один корабль отсюда не мог поспеть перехватить ее. Ничего, кроме колдовства, не могло остановить Астрид и тот рок, который Гуннхильд увидела в Олаве Трюггвасоне.

Это было бы нелегко и небезопасно. За прошедшие годы к тем знаниям, с которыми она вернулась из Финнмёрка, добавилось много нового. Ведьмы и сейдры, с которыми она встречалась в Норвегии, обладали малой силой, нисколько не сравнимой с ее мощью, но от каждого из них она взяла какие-то крохи Старого знания. И, в конце концов, она могла теперь действовать не только в образе птицы и была способна не только наблюдать.

Но для этого она должна обратиться к тому, что лежит вне мира людей, при полной луне, или солнцевороте, или в какое-то другое время, когда ночью неведомое, вырывается на свободу. Если же она сейчас станет выжидать, то может быть слишком поздно. Ей следовало найти что-нибудь вместо тьмы.

И все же… Она вспомнила то, с чем ее тень встретилась над Хлади, и с трудом сдержала дрожь.

Гуннхильд собрала в кулак всю свою волю, чтобы заставить себя надеяться на то, что там, куда она направится, не окажется подобного стража.

Отправив наконец прочь Свейна с несколькими монетами, зажатыми в грязном кулаке, она сказала ему вдогонку:

— После того, как Эдмунд устроит тебя, скажи, чтобы он пришел ко мне. Но скажешь это, когда никто не сможет услышать, и предупреди, чтобы он тоже держал рот на замке.

Эдмунд, который ползал повсюду, мог найти для нее то, что нужно… Эдмунд, Киспинг, тот, который выпустил в Хокона Воспитанника Ательстана смертоносную стрелу.

Уже к следующему вечеру Эдмунд принес Гуннхильд то, что она хотела. Поскольку он пообещал, что сделает все быстро, королева заранее отослала из дома своих слуг.

— И не возвращайтесь, пока я сама не вызову вас, — строго-настрого приказала она. — Может быть, завтра к вечеру, а может быть, и послезавтра.

Об этом узнал Харальд. Он сам явился к матери и спросил, что это значит.

— Я, как обычно, буду молиться, поститься и размышлять, — ответила она.

Он искоса взглянул на нее.

— Не лучше ли было бы сделать это в часовне и сначала исповедоваться священнику?

— А когда ты сам в последний раз исповедовался? — одернула она сына. А затем добавила мягко: — Я же сказала, что должна еще и подумать. Моя молитва будет об откровении, о том, чтобы мне открылся путь, по которому мои сыновья смогут пройти через окружающие их опасности.

Он поджал было губы, но сказал лишь:

— Как тебе будет угодно, мать, — и вскоре покинул ее.

Он имел больше чем подозрения о том, что делала его мать, когда вот так оставалась одна — она знала об этом, — и ему это не нравилось. И все же — она холодно усмехнулась — он всегда хотел иметь опору в виде ее совета, когда этот совет мог привести к чему-нибудь полезному.

Так что ей самой пришлось открыть дверь, когда в нее постучал Эдмунд. Деревья и дома казались совсем черными на фоне неба цвета свежего синяка. Работники уже закончили все свои дневные дела и укрылись под крыши. Шелестел холодный, не по сезону, ветер. Где-то вдалеке взвыл волк. Ему в ответ начали брехать собаки.

Слуга скользнул через порог. Королева закрыла за ним дверь. Из-под плаща он достал небольшой кожаный мешочек.

— Вот оно, королева, — сказал он.

— Положи на стол, — приказала она. — Где ты это взял?

— Неподалеку отсюда, в лесу, королева, около заброшенной хижины. Говорят, что когда-то давно там прятались два преступника, объявленных вне закона. Один из них заболел и умер. Его друг захоронил его, но потом его поймали и убили. Туда до сих пор никто не ходит.

На короткое мгновение между двумя ударами сердца Гуннхильд оказалась в другой лесной хижине, маленькая, совершенно беспомощная, перед двумя насильниками.

Она испустила хриплое рычание, чтобы отогнать этот страх, напугать его, заставить его убраться прочь в потусторонний мир. Те люди были тоже мертвы, убиты прямо перед ее внезапно просветлевшими глазами, а она никогда больше не окажется беспомощной.

— Моя госпожа? — Она редко видела Эдмунда растерянным.

— Ничего, — абсолютно спокойно ответила она. — Просто меня немного удивила одна мысль… Чтобы копаться там, нужна немалая смелость.

— Меня послала королева. Я все время говорил себе, что рука королевы хранит меня.

— Ты останешься под защитой моей руки, пока будешь хранить верность королеве. Ты не должен никому говорить ни слова, ни намека об этом. Я буду крайне недовольна, если ты это все же сделаешь.