— Неужели мы испугаемся его? — резко бросил он. — Клянусь всеми святыми, если он умер, я буду почти жалеть об этом. Я хочу убить его своими руками. — Он с каждым словом закипал все сильнее. — Я могу это сделать. Я не давал ему приюта под своей крышей.

— Я не стал бы доверять твоему тезке Харальду Синезубому, — веско сказал Аринбьёрн. — Мы знакомы с ним давно. У него в Дании есть такие болота, в которых человек, пытающийся их перейти, обязательно утонет.

Гуннхильд ощущала тот огонь, который тлел в сердце Харальда. Она надеялась, что ей удастся сегодня затушить его, или он погаснет сам собой. Но, напротив, он только разгорался.

— Да, нужно быть осмотрительными. — Его голос набирал силу. — Однако мы удачно ладили с ним прежде, а сейчас он рассчитывает на нас. К тому же мне в таком случае придется там часто бывать. Мало ли что может произойти. Он стареет. У него плохие отношения с сыном. Может случиться даже так, что мы присоединим королевство.

— Или потеряем, — бросила Гуннхильд.

— Господин, ты можешь лишиться своего собственного королевства здесь, дома, если эти плохие годы будут продолжаться, а ты не сможешь ничего сделать! — рявкнул Ранульв. Сразу несколько человек громко заявили о своем согласии.

Орм перекрестился.

— Возможно, Бог смягчил сердце датского короля.

— Я назвала бы это самым маловероятным из всего, что может случиться, — язвительно возразила Гуннхильд. Она повернулась к Харальду. — Это опрометчивая поездка, мой сын. — Она услышала отчаяние в собственном голосе.

Он вскинул голову.

— Никто не посмеет сказать, что я чего-то боюсь!

Разговор продолжался, но Гуннхильд больше не произнесла ни слова. Она знала, что ее победили.

— Что ж, король, — сказал Аринбьёрн, как бы прекращая бесконечное обсуждение, — раз ты решил ехать, я отправлюсь с тобой.

Харальд немного смягчился.

— Твое желание делает мне честь, но в этом нет необходимости. Мы не можем отправляться с военным флотом, имея мирную цель.

— Мы можем взять такой флот, какой приличествует тебе. — Гуннхильд угадывала, что за прямолинейной настойчивостью Аринбьёрна скрывается предчувствие. — Кроме того, ты мой король, а твой отец был моим побратимом. Позволь мне поступать так, как того требуют мои присяги.

На том и порешили. Харальд должен был сообщить братьям о своем намерении и поручить им хранить королевство в свое отсутствие. Сам же он намеревался в начале лета отправиться в назначенное место в Ютланде, где его должен был ожидать Харальд Синезубый.

— Это будет счастливый день для моего господина, — сказал Фридлейв, прощаясь с королем Норвегии перед отплытием.

Начали возвращаться перелетные птицы. Скворцы, чибисы и тому подобная мелочь добрались до Дании, когда холодный ветер все еще свистел над раскисшей землей, а по утрам часто потрескивали под ногами замерзшие лужи. Становилось светлее, дни удлинялись. Гуси вереницами неслись между землей и высокими белыми облаками, их звонкие крики разносились над свежей травой и первыми цветами, украсившими ветви деревьев. Скотину, все еще покрытую неопрятными клочьями зимней шерсти, выгнали на волю. На деревьях лопались почки. Повсюду мельтешили и щебетали певчие птицы. А потом, в тихий солнечный день, прилетели аисты, вестники возрождения. Мерно взмахивая огромными крыльями, они опускались на вершины деревьев и крыши, где издавна сохранялись их гнезда. Народ радостно приветствовал их. Всю ночь горели костры, шли пляски; немало детей было зачато в эту ночь.

Все короче и светлее становились ночи. Весну сменяло лето. Было ясно, что год хороший: ветерок колыхал густые всходы на полях, рыба, проходившая большими косяками, сверкала чешуей неподалеку от берегов.

Уже несколько месяцев как все мореплаватели начали беспокоиться. Они осматривали свои корабли и лодки, конопатили и смолили их, обновляли снасти, разговаривали друг с другом чаще, чем со своими женщинами. Первыми в море вышли рыбаки и охотники на морского зверя. Вскоре после них и самые решительные торговцы заперли свои лавки, нагрузили корабли и отправились в Хедебю, или на Готланд, или в какие-то другие места, где, как и много лет подряд, в это время пробуждались шумные рынки. А некоторые точили оружие, те, у кого были кольчуги, натирали их маслом, и все, прищурившись, всматривались в сверкающие солнечными бликами морские волны. Среди них были Харальд Золотой и его викинги.

Хокону Сигурдарсону было очень трудно столько времени просидеть взаперти. Теперь, когда возобновились плавания, моряки, направлявшиеся в Норвегию, не должны были сообщить туда, что он вновь на ногах. Наоборот, если норвежцы все-таки узнают, что он еще жив, то пусть думают, что он лишь отчаянно цепляется за жизнь. Иногда он выбирался из города после заката, закрывая голову капюшоном плаща, чтобы прогуляться пешком или проехаться на лошади галопом. Иногда он встречался с обоими Харальдами в хорошо охраняемом доме, куда не мог проникнуть никто лишний.

Порой ярл принимал в собственном доме посетителей, которым мог доверять; его слуги были отобраны среди многих, им хорошо платили, и к тому же они смертельно боялись своего господина. В этих случаях он мог дать волю своим мыслям и языку и поупражняться в ядовитом остроумии.

— Слишком долго тяжесть моей дорогой королевы Гуннхильд лежит на Норвегии. Все лежит и лежит…

Оставаясь в одиночестве, он тратил целые часы, стараясь восстановить силу, которую утратил, пролежав столько недель в постели; в узкой комнате сверкал клинок меча или острие секиры, или же он по много раз прыгал, отталкиваясь ногами то от одной, то от другой стены. И при этом думал.

Порой его посещали спокойные мысли о книгах, которые ему доводилось видеть, и гораздо чаще — о тех, о которых когда-то рассказывала ему Гуннхильд. Если бы только он имел их, если бы только он мог их читать… Но, непокорный, он должен был осушить рог в честь богов и Невесты Могилы.

Когда он счел это безопасным, то вызвал кормчих тех кораблей, которые привел с собой из Норвегии. К нему вернулось здоровье, сказал он и показал им, что вновь силен. В ближайшем времени он намерен отправиться в викинг, поскольку он и его многочисленные спутники потратили все, что привезли с собой, а обременять такими расходами датского короля негоже. Моряки, изнывавшие от безделья, пообещали немедленно подготовить корабли.

Харальд Синезубый услышал об этом и пошел к ярлу, чтобы выяснить подробности.

— Нет, король, тебе нечего опасаться, — Хокон представлял собой воплощение дружелюбия. — Как это может быть и вообще разве может это быть, когда ты так добр ко мне? Честно говоря, за этим стоит гораздо больше, чем я сказал своим людям. Я узнал о вещах, с которыми нужно разобраться. Если я сегодня расскажу тебе обо всем, что-нибудь случайно может стать известным, и тогда все наши планы пойдут ко дну. Могу ли я попросить тебя, король, подождать несколько дней? Тогда мы сядем и обсудим все это, поскольку время не терпит.

Харальд позволил уговорить себя, хотя и приказал своим охранникам быть наготове.

В Рандерс примчался гонец. Он ехал без остановки, меняя лошадей. Прибыл Харальд Серая Шкура. Он с тремя кораблями стоял возле берега у Хальса, деревни на восточном берегу устья Лим-фьорда. Во время визита Фридлейва было решено, именно там король Дании встретит короля Норвегии примерно в это время.

Харальд Золотой спешно посадил своих людей на девять кораблей и отправился по Скагерраку на север.

Едва только он успел отплыть, как Хокон пошел к Харальду Синезубому, и они уединились в комнате второго этажа.

— Теперь, — сказал ярл, — я, правда, не до конца в этом уверен, но мы удаляемся от войны. И тем не менее придется собирать ополчение. Харальд Золотой отправился, чтобы убить Харальда Серую Шкуру, а затем захватить власть в Норвегии. Но ты действительно веришь в то, что он сдержит обещания, которые дал тебе, когда получил от тебя такую большую силу? Ведь он еще этой зимой говорил мне, что убил бы тебя, если бы у него оказалась такая возможность.