Когда же по его знаку дары были внесены, по залу прошел ропот восхищения: франкский меч, два тяжелых золотых наручья, позолоченный шлем с лицевой пластиной в виде кабаньей головы, серебряный кубок тончайшей работы, украшенный множеством гранатов, плащ тяжелого шелка, отороченный горностаем, и многое, многое другое. Впрочем, Харальд и Гуннхильд продолжали сидеть неподвижно.

— Щедр мой тезка король Харальд, — сказал Харальд Серая Шкура без капли теплоты в голосе. — Ты должен будешь передать ему мою благодарность… в таком же виде. — Перед последними словами он все же сделал небольшую паузу. Честь обязывала произнести их, но ведь дело не ограничивалось необходимостью подобрать ответные дары. Устроить достойный пир для такого количества гостей само по себе было трудным делом.

— Это не то, чего мы ждали, — добавила Гуннхильд. — Немного слов получали мы от короля Харальда, — Синезубого, язвительно добавила она про себя презрительное прозвище, — в течение многих лет, и не всегда эти слова были самыми дружественными.

— Мой господин велел мне сказать, что да, имелись некоторые недоразумения, — без запинки ответил Фридлейв. — Он предпочел бы, чтобы их не случалось вовсе, и желает расставить все по своим местам.

— И все же он предоставляет убежище и помощь нашему врагу Хокону Сигурдарсону. — Хотя Гуннхильд говорила спокойно, нечто вроде вздоха прошло по залу, и люди как-то сразу напряглись.

— Король, королева, — спокойно сказал в ответ посол, — это одна из тех вещей, которые, как надеялся мой господин, мне удастся прояснить вам. Когда известный человек знатного происхождения обращается к нему, он должен предложить тому гостеприимство, не правда ли? — Гуннхильд вспомнила про Эгиля и Аринбьёрна. Но ведь те были близкими друзьями. — Кроме того, ярл Хокон прибыл как гость и, значит, имел священное право на покровительство. Но, король, я думаю, что все это уже осталось в прошлом. Когда я отправлялся в путь, Хокон лежал смертельно больной и бредил в лихорадке. Сейчас он уже скорее всего мертв.

Сидевшие на скамьях взволнованно зашумели. Гуннхильд пристально смотрела на датчан. Большинство из них были простыми моряками и воинами и не смогли бы скрыть от нее явной лжи. Но те стояли спокойно. Некоторые кивали.

— Это радостная для нас весть, — сказал Харальд. Его голос все еще звучал довольно сдержанно. — Садись на почетное место, Фридлейв, так как ты говоришь от имени своего короля. Пусть твои люди займут места среди моих. Эй, принесите напитки! Мы будем пировать. А тем временем управляющий позаботится о жилье для тебя и твоих спутников.

— Мне предстоит много сказать тебе, король.

— Мы выслушаем тебя завтра, когда ты отдохнешь после своего нелегкого плавания. — Гуннхильд знала, что Харальд не хотел проявлять нетерпения. Но он был не в состоянии и выказывать веселость. Она сама ушла рано и пролежала без сна большую часть ночи, удивляясь случившемуся, размышляя, настраиваясь на то, чтобы сражаться тем оружием, которое находилось в ее власти.

Утром, когда Фридлейв передавал свое послание, она находилась рядом с сыном. В зале было всего лишь несколько дружинников, самых близких и преданных, поэтому можно было говорить прямо.

Король Харальд Гормсон помнил ту любовь, которая связывала его с Эйриксонами, когда те жили в Дании, сказал Фридлейв. Он был огорчен тем, что она со временем иссякла. Но позднее, когда он услышал о том, какие неурожаи и другие беды обрушились на Норвегию, он понял причину таких неприятных явлений, как отказ от выплаты дани. В конце концов он решил, что должен помочь. Честными намерениями и доброй волей можно было заделать любую трещину.

Кроме того, добавил Фридлейв, заметив сомнение короля и королевы, если говорить откровенно, то его господин будет рад верному союзнику. Отношения между ним и Империей складывались напряженно. Из-за претензий на земли происходили столкновения на границе. Воины той и другой стороны совершали опустошительные набеги. Сыновья Эйрика были несравненными воинами, способными призвать под свои знамена большую силу.

— Гм, — сказал Харальд Серая Шкура. — Что же все-таки король данов имеет в виду?

— Король, он предлагает тебе в феодальное владение те земли, которые были выделены тебе и твоим братьям, когда вы жили в Дании, при том, что ты будешь платить небольшую подать, а все остальные доходы с владений сможешь забирать себе. И тогда ты и он сможете стоять заодно.

— Это… это невероятно, — медленно проговорил Харальд Серая Шкура.

— Это нужно обдумать, — добавила Гуннхильд. — Мой сын, пошли за мудрыми и верными людьми, посоветуйся с ними.

— Обязательно. Фридлейв, ты со своими спутниками будешь ждать здесь, пока мы не скажем слова, которое ты передашь своему господину. — Харальд улыбнулся. — К тому времени море должно стать гораздо спокойнее.

Гуннхильд тоже улыбнулась своей ласковой улыбкой.

— Мы позаботимся о том, чтобы, это время прошло весело, — пообещала она.

Да, еда и питье будут добрыми, как бы пусто ни было в кладовых. Охота, другие развлечения, женщины… Показать все самым лучшим образом. Не дать им заметить, что страна истощена донельзя.

Все эти люди собрались в ее доме, как только прибыл последний из приглашенных. Это были один из ярлов, лендрманны, вожди бондов, которые неоднократно доказывали свою верность, а также могли достаточно быстро явиться на вызов короля. Среди них выделялся своей массивной фигурой Аринбьёрн из Сигнафюльки.

— Ну, — сказал Харальд, — вы знаете, о чем шла речь. Теперь я жду от вас советов.

— А что думает король? — спросил ярл Орм.

Аринбьёрн расхохотался.

— Если бы он знал, что делать, мы не пили бы это пиво.

Орм нахмурился, услышав такую вольность от нижестоящего, и открыл было рот, чтобы поставить дерзкого на место. Харальд знаком велел ему успокоиться и заговорил сам. С его лица не сходила угрюмая мина.

— Мне не нравится то, что король данов окажется выше меня, пусть это будет даже только в тех владениях, которые он мне предлагает.

— Но эти владения богаты, король, — заметил законоговоритель Бю Гизурасон. — Дания не переживала таких тяжких времен, как Норвегия. Там есть пища, одежда и другие вещи, в которых мы очень нуждаемся; а мы сможем перевозить все это к нам.

Гуннхильд уже возражала против предложения датского короля, разговаривая с сыном один на один, однако не рискнула тогда слишком сильно нажимать на него. Теперь же, перед всеми собравшимися, она начала с другого:

— Ты же хотел в этом году отомстить за твоего брата Эрлинга и заставить трондов покориться нашему дому.

— С этим можно и подождать, — напрямик сказал покрытый боевыми шрамами лендрманн Ранульв Каарасон. — Голодные люди плохо сражаются. Давайте-ка сначала сделаем так, чтобы наши наедались лучше, чём те.

— Путешествие в Данию может быть небезопасным, — предупредил Аринбьёрн.

— А голод ничуть не лучше, — откликнулся его приятель хёвдинг Кетиль Красный.

— У меня нехорошее предчувствие насчет Хокона Сигурдарсона, — сказала Гуннхильд. — То, что он может спокойно умереть от болезни, кажется мне слишком большой удачей для нас.

— Мы слышали уже несколько месяцев назад, что он лежит в постели, — напомнил Бю.

— Мы слышали также, что он говорил всем, будто не болен.

— А что еще он мог сказать, королева? — спросил Ранульф. — Разве мог больной позволить себе показать свою слабость?

Кетиль кивнул.

— Не часто люди поднимаются снова после того, как пролежат несколько недель в кровати. А если и поднимаются, то обычно ненадолго.

— Такая лиса легко может прикинуться умирающей, — возразила Гуннхильд.

— Но зачем ему это могло понадобиться, королева?

— Чтобы заманить зайцев туда, где она сможет дотянуться до них.

Не успев закончить фразу, она сразу поняла, что допустила серьезнейшую ошибку. Харальду Серой Шкуре не понравилось сравнение с зайцем.