— Никуда не сворачивайте, и вы найдете короля Норвегии! — крикнул в ответ Хокон.

Эйвинду Хвастуну для этого потребовалось совсем немного времени. Он замахнулся мечом на Хокона, но Торольв ударил его щитом с такой силой, что Эйвинд покачнулся. А Хокон отпустил свой щит, взял меч Рассекатель Жернова обеими руками и одним ударом разрубил шлем и голову Эйвинда до самых плеч. В то же самое мгновение Торольв убил Ольва Корабельщика.

Хокон и Торольв ринулись вперед по их трупам. С обеих сторон от них наступали норвежцы. Они держали строй гораздо тверже, чем датчане. Столь мощным был их напор, что они разрезали фронт противника, как форштевень быстро мчащегося корабля разрезает воду, вздымая пену. Войском Эйриксонов овладел страх. Как это часто бывает в бою, он промчался по всем отрядам сразу, подобно приливу, одновременно заполняющему все бухты и фьорды. Внезапно они, как по команде, повернулись и бросились к своим кораблям.

Хокон неудержимо вел своих людей за беглецами, безжалостно истребляя их. Убитые и умирающие пришельцы валялись повсюду, сплошь застилая поле битвы.

Лишь немногим удавалось набраться мужества, как то бывает с обложенными со всех сторон волками. Они останавливались, пытаясь дать отпор. И снова летели в обе стороны копья и стрелы.

Из одной такой кучки выступил тощий молодой лучник.

— Дорогу! — визгливо крикнул он. — Дорогу для смерти короля! — И он выпустил флейн.

Стрела вонзилась Хокону в левую руку, глубоко в мускулы плеча. Он опустился на одно колено. Все его воины, видевшие, что случилось, кинулись к нему. В этот момент вся атака норвежцев приостановилась.

Промедление дало побежденным возможность спастись. Лучники стремглав бросились бежать. Это не было организованное отступление. Многие, не успевшие влезть в корабли, прежде, чем те рванулись от берега, кинулись в воду, пытаясь спастись вплавь. Однако большинству воинов все же удалось вовремя вскарабкаться на борт. Среди них были и сыновья Эйрика. Весла вспенили воду.

Хокон собрался с силами, поднялся на ноги и, опираясь на руку Торольва, прокричал:

— Вперед!

Норвежцы опомнились и бросились к кораблям, чтобы преследовать побежденных.

Из раны Хокона все время текла кровь. Когда ему помогли подняться на корабль, он лег в форпике, и воин, опытный в таких делах, принялся оказывать ему помощь. Покрытое множеством безжалостных зазубрин острие стрелы не удалось вынуть, и его пришлось вырезать. Как лекарь ни старался, ему не удалось остановить кровотечение.

Когда лекарь прекратил свои попытки, гребцы устроились на банках и взялись за весла. Хокон некоторое время рассматривал все сильнее промокавшую и краснеющую ткань, которой была перевязана его рана.

— Нет, — в конце концов произнес он белыми губами. — Закончим эту войну. Пусть все уходят домой с миром.

Его слова передали с корабля на корабль. Норвежцы без сожаления повиновались и повернули обратно, ибо были до крайности измучены боем, и лишь редким из них не нужно было оплакивать друзей или родственников. Но все же они не были и слишком рады отказу от погони, да и как они могли чему-то радоваться, не зная, что происходит с их королем.

— Что касается меня, — продолжил Хокон, собравшись с силами, — отвезите меня в Олрекстад. — Там, немного севернее Сторда, находилось королевское поместье, где ждала мужа королева Гида.

Входя в открытый фьорд, его воины видели, как скрываются за горизонтом последние датские корабли, и провожали их бессильным яростным воем. А затем они снова налегли на весла, ибо нужно было проходить между островами, где ветер постоянно менялся, и ходить под парусами было нельзя.

Солнце погружалось в море на западе. Длинные лучи простирались вдоль поверхности воды, холмы отбрасывали густые тени. Хокон лежал молча, глядя в небо. А тем временем лекарь снимал с раны пропитанную кровью повязку и накладывал новую. Все остальные тоже молчали. Тишину нарушал лишь скрип весел и пронзительные вопли чаек. Ветерок, налетая с разных сторон, охлаждал то лица, то спины.

В этих местах было очень много скал и подводных камней, так что после наступления темноты плыть было опасно. На закате моряки причалили корабль возле берегового пригорка. На берегу они сделали самую лучшую кровать, какую только смогли, из кож и овчин, и перенесли на нее своего короля. Те, кто считались его самыми близкими друзьями, опустились на колени возле Хокона. Они с трудом могли разбирать его шепот, который почти заглушала набегавшая невдалеке на прибрежные камни спокойная вода. Остальные дружинники стояли вокруг, склонив головы, опустив копья остриями вниз.

Хокон затуманенными глазами посмотрел на бородатые, избитые непогодой лица, нависшие над ним.

— Это мой последний приказ вам, — сказал он. — Вы присягали мне и потому выполните его как следует. — Он умолк, собираясь с силами. — Вы знаете, что у меня нет других детей, кроме одной маленькой девочки. Пошлите известие сыновьям Эйрика, что теперь они станут королями, но попросите их отнестись к моим друзьям и родственникам со всем почетом и добротой.

— Господин, — поспешно сказал Торольв, — мы все же должны взять с собой некоторых из твоих родственников.

— Сыновья Гуннхильд… никогда не согласятся… и, я думаю, Гудрёд и Трюггви не смогут удержать их от… спасти Норвегию от их злобы.

— Но, король, — негромко сказал Эйвинд-скальд, — ты ведь можешь выжить.

Хокон чуть заметно покачал головой. Его лицо было покрыто каплями пота, блестящими в лучах заката.

— Если… мне будет… дана… более долгая… жизнь… я должен… буду уйти… от вас… в христианский мир… и искать прощения… за то, что… сделал… против Бога. — Он печально улыбнулся, глядя в их скорбные лица. — Но если я умру… в этой языческой земле… похороните меня… как сочтете нужным.

Он закрыл глаза. Дыхание клокотало в его горле. Опустилась ночь; бледная и почти беззвездная, она не желала укрыть тьмой эту слабую, безнадежную борьбу человека со смертью.

Его спутники плакали. То были резкие, мучительные рыдания людей, не знавших, что такое слезы, с тех пор, как они научились стоять на ногах.

Когда новость разошлась по стране, равно скорбели и друзья, и недруги. Все говорили, что никогда больше Норвегия не увидит такого хорошего короля. Его тело доставили в Саехейм, что на севере Хордаланда, положили на отдых в полном вооружении — под правой рукой меч Рассекатель Жернова — и насыпали сверху большой курган. Когда же погребение было окончено, собравшиеся люди хвалили его дела и желали ему вечного пира в Вальхалле.

Спустя несколько месяцев Эйвинд сложил поэму о том, как все происходило. Начал он ее с упоминания имен двух валькирий.

Далее звенящие торжественные строфы говорили о том, как Хокон, смеясь, пожинал урожай смерти на полях вражеских войск. Когда же валькирии пришли за ним, он обратился к ним с вопросом: зачем? Они же ответствовали ему, что Один воистину даровал ему победу. Теперь же его ожидает почет среди богов, доколе земля и небеса занимают свои места. Браги и Хермод приветствовали его у дверей. Недоверчивый поначалу, он сказал: кажется ему, что Один задумал недоброе, и посему он будет держать оружие при себе. Но когда ввели его внутрь, он нашел там радость. Счастливым был день его рождения; вовеки будут его помнить после смерти.

И заканчивалась поэма так: