— Если бы я могла поступать как мне хочется, — ответила Виттория, — то бросила бы всё и ушла с тем немногим, что у меня остается, в какой-нибудь самый отдаленный уголок, чтобы никогда в жизни не видеть больше людей. Мне нужно совсем немного: моя почтенная мать, радовавшаяся моему блеску, умерла, как и мой старший брат. Марчелло и Фламинио благодаря великодушию моего супруга хорошо обеспечены. Однако я не могу удалиться, отказаться от завещания, спрятаться в монастырь и жить милостью разгневанного папы — тем самым честь моего супруга была бы задета, я признала бы себя недостойной его памяти. Так, обстоятельства заставляют нас торговаться, накладывая на нас определенные обязательства.

Граф Орсини вернулся от своих адвокатов раздраженный. Они объяснили ему все трудности процесса и дали понять, что он не закончится так скоро, как хотелось бы Луиджи, поскольку мужественная женщина не дала себя запугать. Да и ожидаемый им исход очень сомнителен, поскольку у нее весьма высокая защита, а повод, чтобы оспаривать завещание, неубедителен.

— Эти собачьи адвокаты! — кричал он в ярости, когда вернулся к своим друзьям во дворец. — Эти бумагомараки! Я так твердо обещал ребенку, моему племяннику! Он охотно уступит мне часть состояния; в будущем, когда станет зятем папы, он вернет мне мои имения.

Луиджи Орсини собрал своих доверенных. Самое большое влияние на него имел граф Пигнателло — преступник и убийца. Но особым расположением Луиджи пользовался граф Монтемеллино. Этих двоих и еще нескольких самых решительных людей он пригласил на тайный совет.

— Чем быстрее покончим с ней, тем лучше, — заявил Пигнателло. — Детей нет, мертвые молчат, а судебный процесс не потребуется.

Луиджи был того же мнения, и кроткий Монтемеллино не мог ничего возразить.

— Нет! — кричал Луиджи. — Я должен отомстить этой твари, отомстить жестоко. Только тот, кто испытал когда-либо справедливую, глубокую, вечную и истинную ненависть, может понять в полной мере, какую ярость возбуждала во мне много лет эта шлюха. Никакой дракон, крокодил, чудовище, даже тот, кто убил бы моих мать и отца, не мог бы наполнить мою душу таким отвращением, какое кипит во всех моих жилах при виде этой красивой сволочи. Как она всегда оскорбляла меня, отталкивала! Даже с паршивой собакой она была ласковее, чем со мной. Я дал себе клятву тогда, которую теперь хочу исполнить. Я не забывал о ней ни на мгновение — даже в брачную ночь, и никогда не сомневался в своей правоте. Благословенный час должен наконец пробить. Кто, как последний подлец, хочет предать нашу дружбу, пусть сделает это сейчас.

Все поклялись помочь, Орсини продолжал:

— Это должно произойти как можно скорее — еще до праздника, ведь сразу после Рождества, как вы знаете, мы отправляемся на Корфу. Я назначаю день: завтра!

Виттория была на исповеди и с бо́льшим наслаждением, чем когда-либо, приняла святое причастие. Со страхом она вступила в свой большой опустевший дворец. Она поговорила с братьями, потом снова осталась одна. Фламинио, с тех пор как закончилась служба у герцога, не знал, как распорядиться своим временем. Марчелло, который терпеть не мог книг, хотел поступить солдатом в армию республики, однако ему претило служить под началом Орсини — врага его сестры.

Виттория пыталась развлечь себя книгами, но боль не отпускала ее, и она молилась про себя: «О добрый Отец, пошли мне хотя бы одну-единственную минуту, когда я смогла бы полностью забыть свою потерю, только чтобы немного отдохнуть и потом вернуться к прежним страданиям с новыми силами». Но что бы она ни делала, ей казалось, что рядом Браччиано, чей последний, прощальный взгляд навсегда остался в ее памяти.

Настал вечер, затем пришла ночь. Виттория была в своей спальне: то работала, то молилась или читала. «Чувствовала ли бы я то же самое, если бы могла кормить грудью любимое дитя, рожденное от него?»

Марчелло еще за обедом предложил сестре поменять привратника, потому что этот показался ему подозрительным. Виттория, погруженная в свои мысли, не обратила внимания на его слова. Несколько позже Камилло забежал к Фламинио, писавшему что-то в передней, и хотел сообщить ему какие-то свои опасения. Фламинио советовал ему подождать, когда придет более опытный в таких делах Марчелло. Как только Фламинио удалился, испуганный Камилло ушел, боясь встречи с Марчелло.

Виттория не могла понять, что тревожит ее этой ночью. Она встала на колени и устремилась душой в молитве к Вседержителю. Потом снова прошлась по залу, осветив свечой портреты, висевшие на стене.

Мелькнула черная тень — Виттория издала пронзительный крик — позади нее, как только она обернулась, совсем рядом, выросла страшная фигура с закрытым маской лицом, сквозь прорези которой на нее уставились большие черные глаза. Она бросилась в сторону, но тут другая тень преградила ей путь, потом третья, четвертая и еще, еще — все в темных масках.

— О Боже! — закричала она. — Сбывается страшный сон моего детства.

Услышав ее пронзительный крик, из своей комнаты выбежал Фламинио. Черные люди кинулись на него и ударом сбили с ног. В зал ворвался Марчелло, но сообразив, что силы неравны, он стремглав выскочил через окно на улицу, чтобы позвать на помощь или привести стражников.

— Ты умрешь! — произнес высокий человек приглушенным тоном.

— Я покоряюсь, — ответила она сквозь слезы — спасения не было: вокруг нее сверкали шпаги и кинжалы, а кто-то испытывал остроту клинка на теле бедного Фламинио. «Вот и всё. Пробил мой час!» — сказала она сама себе.

— Сбрось одежду, если хочешь умереть легкой смертью, — заявил один из убийц.

Покорно, как послушное дитя, она сбросила рубашку.

— И платок с груди! — крикнул он.

Виттория исполнила и это. Благородное создание предстало перед ними во всей своей красоте: обнаженная до бедер великолепная мраморная статуя, твердые, упругие груди сияли белизной в мерцающем свете. Она опустилась на колени на скамеечку для молитвы. Казалось, даже самый грубый варвар, людоед, смягчился бы, увидев ее сейчас.

Один из злодеев вонзил острый кинжал прямо в ее грудь. Она опустилась на пол.

— О, когда я буду уже мертва, — попросила она, — будьте милосердны и снова оденьте меня.

— Может быть, — заявил убийца и снова вонзил железо в рану, повернув лезвие несколько раз, как бы измеряя глубину ее сердца.

— Ну как тебе? — спросил он.

— Холоден клинок, — пролепетала она еле слышно. — Довольно, я чувствую — сердце задето.

— Еще нет, — промолвил злодей хладнокровно, — еще разок. — И снова ударил кинжалом прекрасное, белое, как мрамор, тело, но уже в другом месте. Виттория лежала на полу, волосы ее рассыпались и пропитались кровью, растекавшейся по каменным плитам.

Черные люди по знаку начали взламывать шкафы в этой и остальных комнатах. Они забрали с собой всё золото и драгоценности, какие сумели найти, затем исчезли так же тихо, как и пришли. Злодеев было больше сотни, они охраняли все двери в доме, чтобы никто не помешал убийцам.

Орсини ждал исхода с видимым спокойствием: довольно странно, что он не захотел присутствовать при убийстве; совершить эту экзекуцию вызвался страшный Пигнателло.

Марчелло, которому удалось бежать, не сумел встретить ни стражников, ни сторожей этой мрачной ночью. Он понял, что весь дом заполнен убийцами и грабителями, так что несколько человек не смогли бы помочь, а скорее сами стали бы жертвами. Только утром он вернулся назад. Во всех комнатах были слуги: верный Гвидо, старая Урсула, дворецкий, камердинеры — все связанные, с кляпами во рту, полуживые от ужаса.

По городу разнеслись слухи об этом страшном убийстве. Люди приходили и с содроганием осматривали место кровавого преступления. Несколько дам сжалились над покойницей и одели ее, восхищаясь благородной красотой бездыханного тела.

Пришел и вероломный Орсини. Он велел отнести труп в соседнюю церковь и выставить там. Тело Фламинио было так обезображено и изуродовано, что его узнавали с большим трудом.