Среди ее редких посетителей снова появился теперь уже дряхлый Спероне, она беседовала с ним о литературе, ученых и бедном узнике Тассо. Ей причинило искреннюю боль, что старец не хотел признавать ни таланта Тассо во всем его величии, ни его несчастий.

Когда этот высокий почтенный человек после очередного своего визита удалился, она приняла по его настоятельной просьбе худого, бледного Камилло Маттеи, который спустя десять лет хотел снова видеть свою подругу юности, теперь великую, богатую герцогиню, знатную и благородную даму. Виттория вымученной улыбкой встретила смущенного Камилло. Она пыталась успокоить его и вселить в него уверенность. Он набрался мужества и рассказал ей о своих родителях, умерших уже несколько лет назад, о своем дяде Винченцо, благополучно живущем в Тиволи, разбогатевшем благодаря епископу Оттавио и получившем хороший приход. Сам он за эти десять лет пережил много несчастий. При этом ему на галерах было не так уж плохо, часто бандиты обращались с ним гораздо хуже, хотя были и хорошие деньки. С тех пор как жестокий Сикст V занял папский трон, им пришлось бежать из католического государства; тех, кого поймали, повесили. Пикколомини, Сциарре и другим предводителям бандитов удалось скрыться, бежал и Луиджи Орсини, у которого Камилло был на службе.

— Теперь господин Луиджи Орсини здесь, в Падуе, — закончил он.

— Здесь? — воскликнула Виттория в смятении.

— Да, — сказал Камилло. — Он живет во дворце Барбариго вместе со всеми своими храбрецами. Республика недавно призвала графа на службу, и он намерен через несколько дней отправиться военачальником на Корфу.

— На Корфу? И скоро? — спросила герцогиня, немного успокоившись.

— Да, — ответил Камилло, — потому что Венеция, как говорят, хочет основать там гарнизон и поставить отважного предводителя, чтобы противостоять туркам.

Камилло ушел, взволнованный воспоминаниями и новой встречей с Витторией. Теперь он робел перед женщиной, которую когда-то так смело обнимал.

И Виттория предалась воспоминаниям о детстве. Прогуливаясь в раздумьях, она заглянула в колодец, прошлась по большому залу Апоне. Какими незначительными показались они ей теперь!

Прошло немного времени, и Луиджи Орсини сам явился к ней. Его визит, по крайней мере первый, она не могла отклонить. Луиджи стал сильнее, загорел, но события десяти прошедших лет, казалось, несколько укротили его. Он заметил, как Виттория затрепетала при его появлении; приблизившись, с почтением и изящным поклоном поцеловал ей руку и произнес:

— Прекрасная кузина, я обязан был появиться здесь, хотя вы и не рады мне, чтобы выразить свое соболезнование в связи со смертью благороднейшего человека, которого мы, Орсини, не прекословя, считали главой наших семейств, чья воля всегда была для нас законом и перед кем склонялись даже самые дерзкие из нас.

Виттория удивленно посмотрела на него и кивнула.

— Вы стали еще прекраснее, сиятельная герцогиня, — продолжал Луиджи, — время не властно над вашим очарованием, в ваших чертах сквозит величие, но вам еще слишком рано становиться матроной. Вы должны как можно скорее снять эти траурные одежды: они так подчеркивают вашу прелесть, что вы кажетесь еще более соблазнительной.

Виттория хотела строгим взглядом остановить его, но встретила лишь холодную светскую улыбку в ответ.

— Не гневайтесь на меня, — продолжал он. — Увы, я не смею надеяться на новую встречу с вами, хоть вы и снова свободны. Но что для меня теперь любовь и страсть? Я женат на красивой знатной женщине. А убить ее, чтобы жениться на другой красавице, было бы слишком жестоко, хотя, говорят, любовь граничит с жестокостью. Разве я в молодости не болтал вам что-то подобное, чем и прогневал вас? Я угрожал вам тогда, кажется, даже смертью. Теперь мне самому смешно об этом вспоминать.

Он рассмеялся с наигранным легкомыслием, и Виттория, внутренне сжавшись, отвернулась от него.

— Теперь о деле, — снова начал он. — Я побывал у вашего адвоката, достойного, уважаемого человека. Он подтвердит вам, почтенная кузина, что я опротестовал завещание вашего благородного супруга в пользу моего бедного племянника Виргинио, и великий герцог Флоренции, а также кардинал Фердинанд согласны с тем, что он, сирота, не должен безвинно страдать. Я также убежден, что строгий, непреклонный папа примет нашу сторону.

— В этих вещах, — возразила она, — я так мало разбираюсь, что должна попросить вас договориться обо всем с моими адвокатами, которых рекомендовали мне как очень знающих и честных людей; вы можете поговорить об этом и с дожем, если сочтете нужным, или обратиться к герцогу Феррарскому, моему покровителю.

— К сожалению, я, — ответил Луиджи, — не могу долго ждать, потому что уже через несколько дней отправлюсь на Корфу. Но что вы, восхитительная госпожа, будете делать с огромной конюшней такого искусного наездника и охотника, каким был герцог? Всё движимое имущество завещано вам, но можно ли назвать движимым имуществом скаковых лошадей? Эти животные вам ведь совершенно не нужны. Будь вы неукротимой всадницей, как Маргарита Пармская, я бы мог понять этот пункт завещания.

Он снова засмеялся, а Виттория ответила:

— Оставьте ваши шутки, дорогой граф. Я надеюсь, что мы придем к общему мнению по всем спорным пунктам.

— Я хотел бы напомнить еще об одном, — снова начал Орсини, — ваш супруг всегда был очень великодушен и щедр. Он любил роскошь, и однажды мне пришлось помочь ему значительной суммой. Я могу показать вам подлинное письмо, подписанное им самим. В качестве уплаты долга — а деньги мне сейчас необходимы для снаряжения моих людей на Корфу, — я бы принял вашу серебряную посуду. Что касается украшений и семейных драгоценностей, то герцог и кардинал считают недопустимым, чтобы они ушли из семьи.

Виттория встала, граф тоже.

— Таким образом, — сказала она спокойно, глядя ему в глаза, — я остаюсь ни с чем? Могу лишь повторить вам: я не буду вмешиваться в эти дела; законное право и мои покровители встанут, надеюсь, на мою защиту: их решению я безропотно подчинюсь.

Она дала понять назойливому посетителю, что прощается с ним.

— Не держите на меня зла, прекрасная кузина, — сказал он с глубоким поклоном. — Разрешите мне запечатлеть поцелуй преданности на вашей божественной руке. Я снова вынужден улыбнуться, не сердитесь на меня. Помните тот день, когда вы выходили замуж за маленького Перетти? Я стоял в дверях церкви позади вас, злой и свирепый. Моя страсть была так велика, что мне хотелось проткнуть кинжалом его и вас, и я прошептал вам на ухо: «Мы еще увидимся, мы еще встретимся!» И вот мы действительно встретились снова и беседуем здесь о деньгах, как старые торговцы.

После этого злосчастного визита наглеца у Виттории было такое настроение, что лучше бы уйти в какую-нибудь пустыню и не видеть ни одного человеческого лица. Она послала за своим старым, честным адвокатом, чтобы найти утешение в разговоре с ним. Он успокоил ее:

— Не переживайте так сильно, ваше сиятельство. Орсини просто хотел задеть вас побольнее, не более того. У грубияна нет никаких оснований, чтобы оспорить последнюю волю герцога. Было бы неслыханно, если бы богатый, знатный человек, умирающий в ясном сознании, ничего не оставил в завещании своей законной супруге. Если вы откажетесь от чего-то, например от этой огромной конюшни, в которой вам мало проку, то это произойдет лишь по вашей воле, но ни в коем случае не по принуждению. Требование уплаты долга вашего супруга просто смешно: Луиджи — мот, вечно в долгах; он никогда не был в состоянии оказать герцогу такую услугу. Даже если бы подобное случилось, он должен был бы потребовать возмещение с главного наследника, сына, которому достались титул и все имения, а не от вас. Нет сомнений, что Медичи и Орсини хотели бы опротестовать завещание мудрого герцога из корысти и ненависти, и папа, по понятным причинам не расположенный к вам, великая госпожа, советовал вам, как вы помните, отказаться от наследства и уйти в монастырь. Тогда бы он обеспечил вас ежегодным содержанием. Но вы вполне справедливо отклонили его предложение. Поскольку герцог не оставил вам ни одного из своих многочисленных имений, чтобы не подвергать вас опасности, то по праву ничего из завещанного вам не может быть отторгнуто. Вы признаны дворянской дочерью республики, герцог Феррары обещал вам свое покровительство, и поэтому Флорентиец не может рисковать, а Орсини тем более, из-за какого-то незначительного дела затевая вражду с такой знатной и сильной семьей. Для папы же это совсем неудобно: он лишь советует и должен поддержать сильную Феррару, которую часто обижал. Луиджи хочет просто выслужиться перед флорентийцами и наследником Браччиано, чтобы получить от папы конфискованные имения, и считает, что склонит его в свою пользу, если сумеет запугать вас. Поэтому строго-настрого запретите наглецу переступать порог вашего дома, а мы все будем защищать ваше право.