Элеонора Толедская. Портрет работы Бронзино

Кастелло, замок Медичи во Флоренции. Гравюра Дж. Утенса, 1599

Кастелло, замок Медичи во Флоренции. Парк

Рим. Вилла Фарнезина. Роспись плафона работы Рафаэля

Рим. Замок Св. Ангела

Венеция. Площадь Св. Марка и Пьяцетта

Венеция. Мост Вздохов

БЕЛЫЙ ДЬЯВОЛ{143}

Издавая эту трагедию, я позволил себе вольность, которую позволяли себе и другие до меня, делаю же это не хвастовства ради: nos hæc novimus esse nihil;[1] но с тех пор как сыграли ее в унылую зимнюю пору в таком мрачном открытом театре, который немыслим (и это, в сущности, оправдание для постановки трагедии) без многочисленной и проникновенной публики, и, как я заметил, большинство из этой публики с тех пор невежеством своим смахивает на тех, кто в книжных лавках требует не хороших, а только новых книг, — решаюсь обратиться ко всеобщему вниманию в уверенности, что:

Если же мне возразят, что это не настоящее драматическое произведение, я охотно в этом признаюсь: non potes in nugas dicere plura meas: ipse ego quam dixi[3]. Грех мой в этом смысле совершен по собственной воле, а не по неведению. Ведь, предложи кто-нибудь моей аудитории содержательнейшую из всех когда-либо написанных трагедий и будь в ней все требуемые критикой правила: возвышенность стиля, значительность действующих лиц, впечатляющий хор с поучениями и торжественными Вестниками, — и даже насытившись этим божественным восторгом — o dura messorum ilia[4], дыхание непосвященной толпы способно всё уничтожить и еще до начала представления внушить автору решение поставить перед каждой сценой такой эпиграф из Горация:

Тем же, кто скажет, будто я долго не мог дописать эту трагедию, сознаюсь, что писал ее не в два пера, но если на этом все же будут настаивать, отвечу, как Еврипид{144} ответил драматургу Алькестиду{145}. Алькестид упрекал Еврипида в том, что он написал три стихотворения за три дня, — сам же за этот срок — триста. «Ты прав, — отвечал тот, — но разница только в том, что твои будут читаться всего три дня, а мои проживут лет триста».

Недоброжелательность — преданный друг невежества. Что касается меня — я всегда ценил в себе глубокое уважение к достойным трудам других, особенно к совершенному и возвышенному стилю г. Чапмена, отшлифованным и проникновенным творениям г. Джонсона, к не менее замечательным трудам действительно великолепных г. Бомонта и г. Флетчера{146} и, наконец, (но «конец» здесь не имеет обидного смысла) к воистину счастливейшему и богатейшему искусству г. Шекспира, г. Деккера и г. Хейвуда{147}. Желая, чтобы мною написанное читалось в свете их славы, заявляю, что, как бы меня строго ни судили, пусть даже и ничего не говорят мои собственные произведения, признание величия всех упомянутых авторов дает мне смелость (без всякой лести) цитировать Марциала:{148}

М о н т и ч е л ь з о, кардинал, потом папа

Ф р а н ч е с к о  М е д и ч и, герцог Флоренции

П а о л о  Д ж о р д а н о  О р с и н и, герцог Браччьяно, муж Изабеллы

Д ж о в а н н и, его сын

Граф  Л ю д о в и г о

К а м и л л о, муж Виттории

Ф л а м и н ь о, брат Виттории, секретарь Браччьяно

М а р ч е л л о, брат Виттории на службе у Франческо Медичи

Г о р т е н з и о

А н т о н е л л и

Г а с п а р о

Ф а р н е з е

К а р л о

П е д р о

Д о к т о р

З а к л и н а т е л ь

А д в о к а т

Я к о в

Ю л и й

Х р и с т о ф о р о

П о с л ы,  д о к т о р а,  ч и н о в н и к и,  с в и т а  и т. д.

И з а б е л л а, сестра Франческо Медичи, жена Браччьяно

В и т т о р и я  К о р о м б о н а. Замужем сначала за Камилло, потом за Браччьяно

К о р н е л и я, мать Виттории

Ц а н х е, арапка, горничная Виттории

Н а с т о я т е л ь н и ц а  Исправительного дома

Сцена — Рим и Падуя.

Представление во дворе лондонского «инна» в период правления Елизаветы I.

Улица в Риме.

Входят граф Людовиго, Антонелли и Гаспаро.

                                   Л ю д о в и г о

Изгнать!

                                   А н т о н е л л и

Я опечален этим приговором.

                                   Л ю д о в и г о

Ха! Демокрит!{149} Что ж,

Твои боги, правящие миром, одаривают

И наказаньем… Судьба, что та блудница:

Уж если что дает — по мизерным частям рассрочит,

И тут же всё в одно мгновенье отберет.

Вот что такое знатный враг! Воздай им, Боже!

Тогда лишь волк по-волчьи заживет,

Когда замучит голод.

                                    Г а с п а р о

Так, значит, враг наш

Крови знатной?

                                    Л ю д о в и г о

О, я за него молюсь,

Ведь гром неистовый обожествлен лишь теми,

Кто им на мелкие куски разбит.

                                   А н т о н е л л и

Что ж, ваше наказанье справедливо.

Вы на себя взгляните, на прошлое:

В три года разорить

Прекраснейшее графство…