— Вам, наверно, очень трудно заговаривать с незнакомыми людьми? — спросил Дэвид.

— Как вы угадали?

— Ну, — улыбнулся Дэвид, — это и для меня трудно. Но я пытаюсь, как могу, «преодолеть эту слабость», как говорит Мифф.

— Миффанви Ивенс?

— Да, это моя дочь.

— О! — Девушка взглянула в его улыбающиеся глаза и улыбнулась в ответ, словно они были старыми знакомыми. — Мифф называет меня «Робкой фиалкой».

— Ну, значит, я еще одна такая же фиалка! — шутливо сказал Дэвид.

— Но ведь это нечестно, — нахмурилась девушка, — нечестно уклоняться от чего-то, что может предотвратить страшное дело подготовки войны и отравления атмосферы.

— Нас может страшить какая-нибудь большая и трудная работа, — начал рассуждать Дэвид, — но мы тем не менее должны взяться за нее. И пусть она окажется чересчур тяжелой для нас, мы все равно обязаны выполнять, ее вместе с другими, соединив все наши усилия.

— Да, да! Вы правы! — Девушка вскочила на ноги. — Я так рада, что встретила вас, мистер Ивенс!

— Нельзя ли мне пойти с вами в следующий раз собирать подписи? — спросил Дэвид.

— А вы хотели бы? — радостно воскликнула она. — О, это было бы чудесно!

— Вы так и не сказали мне вашего имени, — напомнил Дэвид, — Может быть, вас и в самом деле зовут Фиалка?

— Нет, конечно. Мое имя — Шарн, а по-валлийски Джейн. Многие меня зовут просто Джейн Ли.

— Мне больше нравится «Шарн», — сказал Дэвид, — Скажите, вы работаете с Мифф?

— Нет, в другом месте, — быстро ответила Шарн. — Завтра днем я должна обойти эти улицы. Вы не могли бы встретиться со мною здесь около пяти часов?

— Разумеется, мог бы.

Дэвид следил за удаляющейся девушкой, которая летела, словно почувствовав новый прилив сил. Ее небольшой нескладной фигурке недоставало изящества и юношеской легкости. «Никогда не занималась ни танцами, ни спортом, — подумал он. — Возможно, молоденькая работница с фабрики». Еще во время разговора он обратил внимание на ее мягкий естественный румянец. Кожа была нежной, как у оранжерейного цветка. Волосы, стянутые на затылке в тугой узел, золотились в лучах заходящего солнца. Но, пожалуй, единственная красота девушки заключалась в ее глазах: за толстыми стеклами очков в них жила напряженная мысль. Впрочем, больше всего Дэвида привлек ее голос — напевный, легкий и чистый. Несколько фраз, сказанных ею, свидетельствовали о живом уме, хотя неловкостью манер она напоминала школьницу.

Радостно возбужденный этой неожиданной встречей, Дэвид говорил себе, что много есть молодых людей и девушек, подобных Миффанви, Шарн и их друзьям, серьезно и сознательно работающих на пользу того дела, которому он собирался отдать все свои силы.

Сбор подписей под воззванием казался ему теперь более правильной формой борьбы, нежели беседы, которые вел он сам. В конце концов решение относительно ядерного разоружения должно помочь общему движению за мир. Приходилось признать, что вылазки, предпринимаемые им по собственному почину, есть не что иное, как действия одиночки; видимо, на его пути было бы гораздо меньше разочарований, если бы он работал вместе с другими и находил поддержку в их энтузиазме и преданности делу.

Когда они встретились на следующий день, Шарн призналась, что очень обрадовалась, увидев его.

— Вчера вы были так похожи на роденовского «Мыслителя», размышляющего о бедах человеческих, — сказала она весело, — что я боялась, как бы вы не передумали и не отказались от намерения собирать вместе со мной подписи!

— Вот уж кем меньше всего собираюсь стать, так это — мыслителем. Я хочу действовать, а не только размышлять, — сказал Дэвид.

— Ну, уж Роден-то, во всяком случае, знал, что «Мыслителю» есть над чем задуматься.

— А что побудило вас задуматься над всем этим? Как вы пришли к этому?

— С помощью собственной головы, надо полагать, — весело ответила она. — И товарищей по университету, которые помогли мне.

— Да? — смеясь перебил ее Дэвид, — А я думал, что вы работаете на фабрике!

— Хотела бы, — ответила Шарн. — Нет, я преподаю математику и этим зарабатываю на жизнь. — Она вручила ему текст воззвания, отпечатанный на листе картона, и авторучку. — Не будем терять времени. Вы возьмете на себя левую сторону вон той улицы, а я правую. И встретимся здесь в семь часов.

— Отлично! — Дэвид прошел с ней до угла соседней улицы. Он видел, как она остановилась у первого дома, открыла калитку и быстро вошла в сад. Тогда он перешел на другую сторону улицы и начал свой обход. Его немало удивило, что сейчас, когда он входил в дом с воззванном в руках, он встречал гораздо более теплый и сердечный прием, чем прежде, когда заводил разговор, не имея при себе вещественной поддержки в виде документа и авторучки.

Оп сообщал людям, читающим текст воззвания, еще кое-какие дополнительные факты, и они внимательно слушали его; даже те, кто сомневались, подписывать им этот документ или нет. Но несколько раз дверь захлопывалась прямо перед самым его носом. Однажды какой-то раздраженный старик пригрозил спустить на него собак, если он тотчас же не уберется восвояси.

Время от времени он видел Шарн, которая летала от дома к дому, как отбившаяся от стаи птица. Его беспокоило, как ее встречают: может быть, грубо или враждебно? Раза два она помахала ему рукой, и он продолжал собирать подписи, чувствуя новый прилив сил. Вообще он остался доволен результатами своего обхода; когда они встретились снова в семь часов, у него был целый лист подписей, а у нее — полтора листа.

Шарн, сияя радостью, объявила ему об успехе их похода.

— Вы принесли мне удачу, — восторженно воскликнула она. — Всегда лучше работать вдвоем. Как-то подбадриваешь друг друга и не так унываешь, когда дело не ладится.

— Были неприятности? — спросил Дэвид.

— Да, несколько глупых клуш-домохозяек посоветовали мне не соваться не в свое дело. Правительство, мол, знает, что делает, готовясь к войне с русскими. И вообще, не мешало бы помнить, что «яйца курицу не учат». Но, — она рассмеялась, — стоит ли обращать внимание на несколько неприятных щелчков! Зато так радостно узнать, что сто восемьдесят три человека в этом квартале твердо стоят за мир и запрещение ядерного оружия, а это первый шаг к всеобщему разоружению.

Дэвид предложил ей пообедать вместе. Она согласилась при условии, что он позволит ей самой платить за себя. Он запротестовал. Но она решительно стояла на своем, утверждая, что товарищи по работе должны платить каждый сам за себя.

— Если у вас есть лишние деньги, отдайте их в фонд борьбы за мир, — сказала она. — Мы очень нуждаемся в деньгах: нам надо платить за печатание листовок, за аренду зал. Вы принадлежите к какой-нибудь организации?

— Нет, — признался Дэвид, — мне всегда казалось, что люди не любят ярлыков; а бороться с человеческими предрассудками легче, если не связан ни с какой организацией.

— Это верно, до известной степени, — согласилась Шарн. — Но все-таки организация должна существовать, не правда ли? Должен же быть какой-то центр, объединяющий и спаивающий все наши звенья и превращающий их в мощную силу, с которой будут считаться правительства.

— Конечно.

Когда они расположились за столиком в ресторане, Дэвид заказал жареное мясо, а Шарн яичницу и чашку кофе. Она быстро ела, успевая между двумя глотками расправиться с каким-нибудь вопросом внешней или внутренней политики и сделать при этом решительное обобщение. Если Дэвид вышучивал ее выводы, на лице Шарн появлялась упрямая гримаска.

— Вы глубоко ошибаетесь, — твердо сказала она, когда Дэвид выразил сомнение, что простой народ может оказать на правительство сколько-нибудь значительное воздействие. — Всеобщее движение за мир гораздо сильнее, чем вы думаете. И у нас, в Австралии, уже приняты резолюции протеста профсоюзов и Совета Мира, нескольких женских организаций, двух-трех религиозных сект, не говоря уж о Коммунистической партии, против любой попытки втянуть нас в войну в угоду политике Соединенных Штатов.