«По приезде в Россию Айседора вздумала учить русский язык. Ее начали обучать по системе Берлица. Взяв со стола карандаш, учительница вопрошала:

— Это что такое? Это карандаш, — повторяла она по несколько раз.

— Это какой карандаш? Это красный карандаш.

Первый урок Айседора выдержала. На втором уроке, сразу же после первых вопросов «ученица» сказала:

— Да, все это очень занятно. Я уверена, что дети должны получать удовольствие от подобных уроков. Но я думаю, что меня вы бы лучше научили, что мне надо сказать красивому молодому человеку, когда мне хочется его поцеловать… и все такое в этом роде…

Учительница была потрясена, шокирована. Урок на этом закончился, и учительница ретировалась.

Зато ученица выказала настойчивость и нашла свой способ изучать русский язык по своей системе. Она писала любовные послания, просила перевести их на русский язык, а затем вновь переписывала, перемежая русскими словами, написанными латинским шрифтом: «Моя последняя любовь». Далее следует русский перевод, написанный большими печатными буквами. «Я готова целовать следы твоих ног!!!» Затем две фразы по-русски. «Я тебя никогда не забуду и буду ждать! А ты?» «Ты должен знать, что, когда ты вернешься, ты можешь войти в этот дом так же уверенно, как входил вчера и вошел сегодня».

Этот рассказ Ирма заканчивает такими словами: «Позже странствия Айседоры по извилистым лабиринтам русского языка продолжились при помощи самого поэта (Есенина — Авт.) Правда, фразы, которым он учил Айседору, были не всегда из рода «вполне по-русски пристойных».

Кто хоть мало-мальски знает биографию Есенина, тот без труда и литературных изысканий сразу скажет: нет, не Ванюше предназначались эти нелепые письма, а ветреному и непредсказуемому русскому поэту, который на все страстные призывы Айседоры мог вдруг исчезнуть неизвестно куда и появиться неизвестно откуда.

Есенин и за рубежом поддерживал игру в «нелепые письма» вроде телеграммы, присланной из Берлина: «Isadora browning darling lubich moja darling scurri scurri». Ее легко принять за шифровку. Илья Шнейдер переводит этот «код»: «Изадора! Браунинг (убьет) (твоего) дарлинг (Сергея). (Если) любишь (приезжай) скорей, скорей».

Не стоило бы и останавливаться на столь ничтожном «любовном» эпизоде, как это непременно сделала бы Айседора, если б не напрашивался вывод: кому и для чего надо было рыться в чужом архиве, который Айседора возила с собой, ведь она работала над задуманной трилогией: «Моя жизнь. Моя Россия. Мой Есенин».

Эти наивные, нелепые «любовные послания» имели ценность только для книги, поэтому Айседора и хранила их в своем архиве. Режиссеры из ЧК-ГПУ нашли им другое применение. В Кисловодске они пообеш, али отомстить ей за оскорбления и насмешки. Теперь пришла их очередь посмеяться. Представился хороший случай. Насколько дорожила Айседора архивом, подтверждает письмо Ирме из Ташкента от 19 июля 1924 г.: «Пожалуйста, разыщи все письма, казенные бумаги и прочее и отошли их Рэймонду. Я думаю о них, когда не могу спать по ночам. Но их нет среди бумаг, которые у меня с собой».

Проваливаются ее гастроли, сплошные неприятности с транспортом и реквизитом, невыносимая жара, безденежье и каждый день пустой желудок, а Айседора по ночам думает о том, как сохранить эти нелепые письма.

По легкомыслию или по злому умыслу сочинила Мэри Дести всякие нелепости и распространяла заведомое вранье в среде репортеров, объясняя Айседоре свои выдумки таким доводом: нельзя давать повод думать, что две пожилые дамы (она и Айседора) живут, покинутые любовниками. Пусть все думают иначе. Это она, Мэри Дести, внушила всем, что Айседоре очень понравился молодой итальянец, шофер гоночной машины. Это она сочинила (в компании с другими) шутку о том, что Айседора выходит замуж за художника Роберта Чендлера, и эта «шутка» была опубликована в газетах за два дня до гибели Айседоры.

Сразу после гибели Айседоры шутники «забыли», кому принадлежала идея устроить мистификацию с предстоящей женитьбой. Без зазрения совести и «ничуть не краснея», они потом напишут:

«Нас там было человек двадцать… Мы уже сидели несколько часов, как вдруг Айседоре пришла в голову веселая идея: как было бы забавно притвориться, что она помолвлена с Робертом Чендлером».

Это написала в воспоминаниях Бернардина Зольц Фриц. А в Нью-Йорке в «Дейли миррор» это сообш, ение было опубликовано 14 сентября 1927 года, то есть в день гибели Айседоры, на первой полосе под заголовком «Снова замуж». И фотография Айседоры с подписью: «Вчера пришло телеграфное сообщение о предстоящей свадьбе Айседоры Дункан и Роберта Уинтропа Чендлера».

Мэри Дести настояла на том, чтобы они жили в роскошном отеле, за который нечем было платить, а потом объясняла в своей книге якобы жизненные принципы Айседоры: «Если не знаешь, где остановиться, иди в самый дорогой отель». «Айседора так много сделала для человечества, что вправе была требовать от человечества, чтобы теперь ее содержали; многого она не просила: бутылку шампанского, немного мяса и фрукты».

Мол, «живи только сегодняшним днем, а завтра будь что будет».

Сама Айседора пишет совсем другое: «Нельзя продолжать жизнь, не основанную ни на чем (…) Если у меня не будет своей школы, я предпочла бы лучше умереть».

Именно Мэри Дести внушила всем, что Айседора всегда предпочитала быструю езду в авто и, вследствие этого, подсознательно мчалась навстречу своей гибели. Именно так и преподносят историю ее трагической гибели. Это Мэри Дести сочинила на свой лад историю о последних трех неделях жизни Айседоры. Описала подробно, день за днем, и все уверовали, что жизнь ее была пуста, бессодержательна, «скольжение в пропасть».

Между тем великая танцовщица уже закончила первую часть трилогии, которая могла поставить ее в один ряд с великими писателями. После гибели Айседоры выяснится еще многое. Например, букет красных гвоздик с широкой алой лентой и золотыми буквами «Сердце России оплакивает Айседору» возложил не кто иной, а сама Мэри Дести. Об этом пишет В. Серов: «Это не был дар от представителей Советской России — его заказала сама Мэри Дести. Очень любопытно и такое замечание Виктора Серова: «Мэри Дести была наименее подходящей (из всех друзей Айседоры) на роль наперсницы этой пары (Айседоры и Есенина).

Один только вид (…) этой средних лет женщины вызывал неприязнь у Есенина (…), ее роль надзирательницы только подстрекала его на большую грубость».

По словам Мэри Дести, в 1923 году она не смогла приехать в Россию: по вине Есенина ей было отказано в визе.

Но почему Айседора терпела эту клевету и молчала? Потому что за два последних года на нее просто обрушилась лавина лжи и грязи. Чтобы опровергать все это, нужны время и средства. Айседора твердо знала, что вся эта чепуха (Есенин часто произносил это слово как «че-по-ка») отпадет сама собой, как короста на зажившей ране. Надо только скорее написать две следующие части задуманной книги.

И Айседора села за продолжение мемуаров. Мэри Дести утверждает, что, написав четыре листа 1-й главы новой книги «Мои большевистские дни», Айседора «бросила мне на колени со словами: «Больше не напишу ни строчки. Дальше ты все знаешь».

Мэри Дести хотела убедить всех, что книга перешла к ней, как эстафета. Так ли это? Ведь книга была последней надеждой Айседоры. Айседору знают как великую танцовщицу. Теперь узнают как человека мировой культуры и талантливого писателя. От книги зависело будуш, ее: ее школа, ее авторитет, ее материальное благополучие. От популярности книги зависело все в ее жизни, зависела сама жизнь.

Риторический вопрос: могла ли Айседора доверить книгу другому человеку? Книга была для нее больше, чем собственная жизнь. Ничто в жизни своей она не ценила так высоко, как сумку (по другим источникам — корзину) с бумагами.

«Эта сумка хранит все мои сокровища — и какие сокровища! Письма любви ко мне, к моему искусству (…), к памяти о моих детях».