Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«(…) Бездорожье, засуха первой половины лета выжгли озимые, яровые, огороды и покосы от Астрахани до Вятки.

(…) Саранча, горячий ветер погубили позднее просо. Поздние бахчи запекло. Арбузы заварились (Донской округ).

Просо, бахчи и картофель из-за жарких и мглистых ветров погибли (Украина).

(…) Неурожай распространился на все хлебные злаки.

(…) Земля высохла и отвердела — напоминает паркет. Недосожженное поедает саранча.

(…) Крестьяне стали есть сусликов.

(…) Желуди уже считаются предметом роскоши. Из липовых листьев пекут пироги. В Прикамье употребляют в пищу особый сорт глины. В Царицынской губернии питаются травой, которую ели только верблюды.

(…) По нансеновскому подсчету, голодает тридцать три миллиона человек.

(…) Людоедство и трупоедство принимает массовые размеры».

Среди историков существует мнение, что голод в России в 1920-е годы поддерживался большевиками искусственно.

Конечно, признать такое явление — это значит признать, что чудовищ страшней и омерзительней, чем тогдашние правители России, мир еще не знал и не ведал. Но именно в пользу этой страшной правды говорят многие факты: тот же «военный коммунизм», который обрекал крестьян на голод, наводившие ужас заградительные и продотряды, изымавшие все «излишки», включая семенной фонд. Очень красноречива и оброненная Лениным фраза:

«Если мы в течение трех лет страшного голода ухитрялись удержать рабочих против нашествия иностранного капитала, то неужели не ухитримся здесь? (в концессиях)?»

Ленин требовал, чтобы помощь — средства голодающим — переводили на язык цифр в перерасчете на золотой рубль и публиковали в печати помесячно. Зачем? Конечно, не ради признательности и благодарности капиталистам, а чтобы это золото тотчас направлять на поддержку революций в Европу.

Те же «буржуи», что недавно пытались задушить революцию, оказывали помощь голодающим России, хотя и понимали, что помощь оборачивалась против них. Кто еще, кроме большевиков, мог заставить голод работать на себя?

По предложению М. Горького и А. Луначарского был создан теперь уже Всероссийский комитет помощи голодающим, в который вошли буржуазные общественные деятели: Прокопович, Кускова, Кишкин, многие ученые, литераторы. Естественно, что в комитет вошли и представители советской власти во главе с Каменевым. М. Горький внес свое предложение 28 июня, 29 июня оно уже было рассмотрено на Политбюро и одобрено. Группу большевиков утвердили 12 июля, но уже 26 августа Ленин потребовал руководителей арестовать, а группу распустить: «Прокоповича сегодня же арестовать по обвинению в противоправительственной речи (…) Остальных членов «Кукиша» (так презрительно назвал он комитет по начальной части фамилий Кусковой и Кишкина — Авт.) тотчас, сегодня же выслать из Москвы, разместив по одному в уездных городах по возможности без железных дорог под надзор».

Всех их действительно держали под надзором, только не в уездных городах, а во внутренней тюрьме Лубянки. По Москве поползли слухи, что они будут расстреляны. Ведь только что по «Делу Таганцева» поставили к стенке большую группу — 61 человека. Среди них был и Николай Гумилев.

Комитетчиков спасло — так они считали — вмешательство Фритьофа Нансена. Он якобы только на таком условии соглашался продолжать свою миссию. Так или иначе, но Комитет помощи голодающим завершил свою деятельность, не начав ее. Что же послужило мотивом к роспуску?

Позже, уже в эмиграции, Борис Зайцев, который вместе с писателем Осоргиным был причастен к этому Комитету, в занимательной эпистолярной форме расскажет, как за «компанию» вошли и они в этот Комитет: собирались, обсуждали, сделать ничего не успели, потому что распределять было нечего. На последнем заседании поставили большевикам условие: «Либо нашу делегацию выпускают в Европу для сбора денег, либо мы закрываемся, ибо местными силами помочь нельзя». Это и было расценено как противоправительственные речи. Зайцев так и не понял, за что они были арестованы, да и сидели они недолго, 2–3 недели.

Но в документах Ленина от 11 и 13 августа 1921 г. читаем: «Абсолютно необходимо назначить от Политбюро особую комиссию: Каменев, Троцкий, Молотов (,») для ежедневного решения вопросов, связанных с помощью голодающим… Условия поставить архистрогие: за малейшее вмешательство во внутренние дела — высылка и арест». Ленин учит, как «утереть нос этим торгашам», намечает перспективу: «а впоследствии осрамим их перед всем миром». «Газетам дадим дерективу (…) завтра же начать на сотни ладов высмеивать «кукишей». Изо всех сил высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев (…) Гвоздь, по-моему, в двух вещах: как найти умных и свирепых людей для травли (…) послать архиядовитую ноту (…) Не надо забывать, что в сельских местностях у нас вообще нет и не было никогда никаких пайков».

Вот вам и разгадка всей этой заморочки: как же можно разрешать надзирать за распределением, если в сельской местности никаких пайков не было никогда!

Спецхраны сберегли и донесли до нас еще один документ — письмо Каменева Ленину по поводу воспрещения на выезд эмиссаров за сбором средств голодающим: «Воспрещение уже разрешенного выезда за границу компрометирует весь наш новый курс и столь успешно начатое втирание очков всему свету не только в сборах на голод, но и в вопросе о займах и переговорах о концессиях) Ведь мы еще только на пути к успехам, самих успехов ни в голоде, ни в займах, ни в концессиях нет».

Новый курс большевиков-сионистов заключался в максимальном использовании голода в своих интересах: под нажимом голода заставить Запад заключить долгосрочные займы. Правительственное сообщение о роспуске Всероссийского комитета помощи голодающим ввиду его контрреволюционной деятельности было опубликовано в «Правде» № 191 от 30 августа 1921 года.

На языке Ленина, действия большевиков по слому сопротивления измором и голодом и приведению к смирению и покорности назывались лаконично и благозвучно: экономическое наступление:

«В 1921 году мы наткнулись на большой — я полагаю, на самый большой — внутренний политический кризис Советской России. Этот внутренний кризис обнаружил недовольство не только значительной части крестьянства, но и рабочих. Это было в первый и, надеюсь, в последний раз в истории Советской России, когда большие массы крестьянства, не сознательно, а инстинктивно, по настроению были против нас (…) Причина была та, что мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед, что мы не обеспечили себе достаточной базы (…), что непосредственный переход к чисто социалистическим реформам, к чисто социалистическому распределению превышает наши наличные силы и что если мы окажемся не в состоянии произвести отступление, то нам угрожает гибель (…)

В июле 1921 года в связи с тяжелым продовольственным положением снято со снабжения 30 % едоков. Не представляется ли возможным снятие с пайков всего нетрудового населения Москвы?»

Подумать только! Не представляется ли возможным вообще не кормить население?! И в это же время на просьбу ЦК коммунистической партии Финляндии российские большевики тотчас отвечают:

«Выдать партии по смете на первое полугодие 1921 г. четыреста пятьдесят пять тысяч (455 000) шведскими кронами (за неимением крон золотом), четыре миллиона пятьсот шестнадцать тысяч (4 516 000) финских марок (за неимением таковых николаевскими кредитными билетами) и тридцать шесть миллионов (36 000 000) советскими деньгами.

(…) Для ведения коммунистической пропаганды и просветительной работы в Финляндии и среди финнов в Скандинавии, Америке и в других странах отпустить драгоценностей, как-то: золото, платина или драгоценности вообще, всего на сумму десять (10) миллионов финских марок. Расход нашей деятельности за пределами Советской России составляет помесячно полтора (1.5) миллиона финских марок».

По сведениям Фритьофа Майера, немецкий «товарищ Томас» для организации восстания КПГ в 1921 году получил драгоценностей и валюты на сумму 62 млн. марок.

27
{"b":"200149","o":1}