Ну что тут скажешь? Память человека подвела? Или совесть внесла коррективы? Да нет, ни то, ни другое. Все проще. В двухтомнике 1986 г., где опубликован Виктор Мануйлов, поместили воспоминания и Нины Грацианской (Александровой). Она-то и написала, что второй приезд Есенина был очень коротким. Приехал в феврале 1922 г., посидел, поскучал, ни с кем не встречался и на следующий день уехал в Москву.
Так все и было, и осталось от Есенина ругательное письмо в адрес Мариенгофа «за то, что он вляпал его в эту историю». Не мог же Виктор Мануйлов в одном и том же сборнике писать о встрече с Есениным, которой не было.
Изучаем дальше. Отвечая английскому исследователю Гордону Маквею, Виктор Андроникович пишет, что он познакомил Есенина со своими университетскими товарищами, и Лена Юкель (Лейла) пела Есенину его песни, положенные на персидский мотив. И было это в 1924 г., потому что в 1925 в Баку они не встречались.
А вот письмо Елены Борисовны Юкель, ныне опубликованное: «Моя подруга Ксения Михайловна Колобова была знакома с Есениным и привела его ко мне. Я жила в Баку (…) Это было в 1925 г., кажется, летом».
Как видим, здесь вообще нет и не могло быть Виктора Мануйлова, и знакомство состоялось без него.
Пусть это мелочи, и не стоило бы им уделять внимания, но обнаруженные факты подтасовки заставляют читателя более внимательно относиться к сочинителю.
А дальше — больше: не было встречи в 1922 г. в Ростове, не могло быть и в 1925 году на квартире у Софьи Андреевны Толстой, потому что Есенин тогда не жил у Толстой, и, хотя Есенин показан не в компании случайных трактирных собутыльников, а среди писателей, которых он искренне уважал, но не было всей той пьяной чепухи, описанной в воспоминаниях.
Виктор Андроникович пишет, что ехал в Москву ненадолго в пушкинские дни, а это значит, к 6 июня. Есенин же с Наседкиным и друзьями большой компанией уехали в это время в Константиново на свадьбу брата. И хотя по возвращении Есенин ушел от Бениславской, но ушел жить к Василию Наседкину, а не к Толстой. Не было и тех многочисленных встреч в Баку в 1924 году, о которых рассказывает автор, который якобы ежедневно наведывался к Есенину в гостиницу, потому что Есенин, остановившись в гостинице, фактически жил на квартире родителей Петра Ивановича Чагина. В том был его особый интерес: в это время в родительский дом вернулся из Персии брат Петра Ивановича Василий Болдовкин (1903–1963 гг.)
Василий Иванович оставил воспоминания об этих встречах довольно подробные (ныне опубликованы), и в них вообще не упоминаются есенинские друзья, да и пребывание Есенина в Баку было совсем недолгим.
Днем Василий Иванович знакомил Есенина с городом, вечерами, сидя на балконе, рассказывал про Персию, куда скоро должен был вернуться. Есенин собирался поехать с ним.
Василий Иванович направлен был в Персию в январе 1923 года сначала секретарем русско-персидского акционерного общества, а через год, уже будучи комендантом советского посольства в Тегеране, возил дипломатическую почту. В Персии находился до 1928 г. По возвращении жил в Баку, работал в органах ПКВД, потом на разных должностях объединения «Азнефть».
Виктор Мануйлов был очень загружен работой днем и занятиями в университете вечером: «Военная служба — сначала на курсах, а затем в политотделе Каспийского военного флота — отнимала много времени». И потому не было многочисленных встреч с Есениным. Ну, а что же было?
Было у Виктора Мануйлова несколько встреч с Есениным в «Стойле Пегаса» в 1921 г., а 1 июля (или в день смерти Блока) в литературном особняке слушал его «Пугачева». А в 1924 г. могли быть встречи в редакции «Бакинского рабочего», где ежедневно бывал Есенин и даже вел поэтический кружок. Присутствовал Мануйлов и на выступлениях Есенина в клубе Сабира.
Были добрые отношения и даже некоторое расположение друг к другу. В честь приезда Есенина в Баку Мануйлов преподнес любимому поэту стихи, а поэт подарил книгу «Трерядница», на которой сделал надпись: «Дорогому Вите Мануйлову. С.А, Есенин, 23 / IX 24 Баку».
И на вечере 3 октября в клубе им Сабира, в день своего рождения, преподнес молодому другу еще один подарок, написал администратору записку: «Прошу пропустить тов. Мануйлова на сегодняшний вечер моих стихов, Сергей Есенин. 3/Х — 24». И, как пишет Мануйлов: «Вечер был многолюдный и прошел с большим успехом». «Я долго хранил записочку к администратору».
Более того, именно по рекомендации Есенина в августе 1921 года в Москве Виктор Мануйлов был записан в Союз поэтов и получил членский билет. И разве этого мало, чтоб обстоятельно и сердечно описать все, как было?! И Виктор Мануйлов напишет, напишет сначала в своем дневнике в январе 1926 г., по-доброму и сердечно, а спустя полвека разбавит мутной, грязной водицей и опубликует стотысячным тиражом, но это будут уже не мемуары.
Мануйлов уверяет, что «в его воспоминаниях Есенин остался светлым, незамутненным», но так ли это? Один только разговор с хозяином гостиницы, в которой Есенин не жил, представляет собой, можно сказать, водевиль в чистом виде:
«Я тебе, милый человек, откровенно говорю: я не какой-нибудь интеллигент, чтобы скромности строить. И не буржуй, не нэпман я, а ты с меня шкуру дерешь! Один я такой. Да я в Москву буду жаловаться! У буржуев в Европе все дешевле!»
«Сергей Александрович убеждал его, что он большой поэт, которому «все надо даром давать, лишь бы он только согласился взять». Хозяин махнул рукой и сделал уступку».
Одна сцена — и портрет готов. Уверяй потом, что Есенин был скромным, деликатным человеком: «О нем сразу создалось впечатление, как о кристально-чистом человеке подлинно рыцарской натуры, тонкой и нежной души»
(Георгий Леонидзе).
Справедливые слова, но так уж устроена человеческая память: спокойные, взвешенные интонации запоминаются хуже, чем живая сценка со скандальным привкусом…
В дополненных и расширенных мемуарах Мануйлов претендует на четыре года знакомства с Есениным, но при сопоставлении с другими источниками критики они не выдерживают. Видно, потому к этим мемуарам нет комментария — никто не взял на себя ответственность подтвердить или опровергнуть эпизоды описанных встреч с Есениным. А это значит, что и относиться к ним следует как к сомнительным и неподтвержденным. Многие факты «позаимствованы» из чужих источников и излагаются с явной тенденцией.
В биографии Мануйлова есть значительный факт (но в мемуарах о Есенине Виктор Андроникович почему-то обошел его полным молчанием). Мануйлов был на Пушкинском юбилейном празднике, но это было в 1924 г. Будучи студентом Бакинского университета, он сопровождал в Москву своего учителя — профессора того же университета Вячеслава Иванова. Пушкинский праздник советское правительство устраивало с большим размахом, было много гостей. Луначарский пригласил Вячеслава Иванова. Тот согласился выступить на торжествах, имея намерение испросить потом разрешение на отъезд за границу с семьей.
На этом юбилейном торжестве от имени общественности Есенин возложил цветы к памятнику, читал свое стихотворение. Не мог Мануйлов этого не знать, но он предпочел рассказать о другом.
Принято считать, что кавказский период — самое благотворное время в жизни Есенина: мол, жилось ему легко и беспечно, и потому легко и плодотворно работалось. Правда, но не вся. Даже в это время жизнь Есенина не была такой безоблачной.
Перед его приездом в Баку в местной газете появилась заметка, бросающая тень на его имя. Вот что писал в связи с этим журналист М. Данилов:
«Тебя здесь продолжают грызть в бакинской газете «Труд» (5 и 8 окт. 1924 г,), какой-то Гольдберг прислал целую статьищу строк на 350–400, в которой неопровержимо (для него) доказывает, что ты упадочник».
Из дневника Виктора Мануйлова 1926 года можно более наглядно представить обстановку, которую искусственно создавали вокруг Есенина. В клубе Сабира на вечере, который «прошел с большим успехом», Есенин попросту поддразнивал тех, кто сидел в первых рядах, а в первых рядах «сидели некоторые требовательные критики» и по-разному воспринимали «вызывающие интонации»:
