— Как быстро забывается приятное! — сказал Метью. — Вкус настоящего свежего бифштекса!

— Постарайтесь надолго сохранить этот вкус, — посоветовала Эйприл. — Одному Богу известно, когда мы снова сможем попробовать что–то похожее. Может быть, никогда.

— На Гернси выжили двое крупных животных, — вспомнил Метью. — Как минимум двое: ослица и корова, причем последняя, по счастью, оказалась стельной. Один шанс из двух, что она произведет на свет бычка, а если так, то порода может сохраниться. Раз такое возможно на маленьком острове, то тем более вероятно здесь.

— Вы забываете о «синдроме муравейника», — покачал головой Лоренс. — Мы с чистой совестью погнались за этим животным, потому что убедили себя, что бычок кастрированный. Однако даже если бы это было не так, мы бы все равно испытали соблазн забить его. В конце концов, откуда нам знать, отыщется ли для него пара; а даже если и отыщется, будет ли от этого толк? А ведь мы — относительно цивилизованная публика. У нас сохранились остатки совести — во всяком случае, мы тешимся такой надеждой. Остальные и подавно вряд ли захотят заниматься скотоводством.

— Животные могут выжить сами по себе, — возразила Эйприл. — Выжил же, к примеру, вот этот, пока не появился Метью со своим ружьем.

— Могут — пока, — согласился Лоренс. — Этим летом им угрожает только наше безделье и разгоревшийся аппетит. Одни сами выкапывают из руин консервы, другие пользуются плодами чужих усилий; одни довольствуются банками, а другим подавай чего–нибудь свеженького… Как видите, пока все вполне невинно. Но потом находить банки станет все труднее. Что случится тогда? К середине зимы люди растерзали бы этого бычка голыми руками и сожрали сырым. Вполне возможно, что где–то пасутся способные к размножению экземпляры. Особи противоположных полов могут даже отыскать друг друга. Но готов держать пари, что через год на Британских островах не останется ни единого быка или коровы.

— Ты недооцениваешь Природу, Лоренс, — сказала Эйприл.

— Я тоже могу упрекнуть тебя в этом, — усмехнулся тот.

— Здесь животным негде укрыться, — продолжала она. — Но в горных долинах все сложится по–другому. Там они выживут.

— Возможно, тут ты права, — признал Лоренс.

— Не сомневаюсь.

— В горах и мы чувствовали бы себя в большей безопасности

Ему никто не ответил. Эйприл равнодушно отвернулась. Но Лоренса понесло. В горах, напирал он, им было бы лучше во всех отношениях: там больше еды, там безопаснее, там даже можно будет заняться растениеводством. Они бы смогли зажить там если не припеваючи, то, во всяком случае, с надеждой на будущее и имея перед собой какую–то цель. Там вырастут дети, которые забудут о прошлом и примут свое настоящее, ибо оно будет терпимым, позволяющим взирать на грядущее с надеждой… Лоренс говорил напористо, веря в свою правоту, однако Эйприл никак не отреагировала на его слова. В конце концов он отчаялся убедить ее и повернулся к Метью:

— О чем вы размышляете? Вы сидите тихо как мышь.

Метью не чувствовал себя мишенью критики, которая подспудно содержалась в речах Лоренса, — она была направлена против Эйприл. Он не сомневался в справедливости доводов старого доктора, однако понимал, что, действуя в лоб, тот ничего не достигнет.

— В основном о том, какое чудесное мясо.

— Спасибо повару, — откликнулся Лоренс. Теперь он говорил примирительным тоном и улыбался Эйприл. — С этим я согласен.

— А еще о чем? — с вызовом спросила Эйприл Метью.

— О том, что говорил Лоренс, — как люди убивают животных голыми руками. У меня есть двадцать два заряда для двустволки. Дальше остается только уповать на счастливую случайность. Если же нам больше не попадутся патроны, ружье станет бесполезной игрушкой. Я вспомнил легкие стальные стержни, которые валяются в вашем подвале. Для чего они вам, Лоренс?

— Сам не знаю. Мы подобрали их в каких–то развалинах — я решил, что они могут сгодиться. Пока я не надумал, как их использовать.

— Если бы можно было сделать на концах зарубки и натянуть что–то вроде струны, то получились бы отменные луки.

— Я знаю одно место, где валяется разбитое пианино. Там как раз полно струн. А как насчет стрел?

— Их можно нарезать. Потом придумаем, как приделать к ним стальные наконечники.

— Да, — молвил Лоренс, — неплохая идея. Видите, что значит практический ум! Согласна, Эйприл? Пока мы разглагольствуем о теории выживания, Метью занимается делом.

— Мы обсуждали выживание видов, а не свое собственное, — заметила Эйприл. — Во что, интересно, полетят ваши стрелы, если одичавшие люди разорвут бедную скотину голыми руками и вылакают всю ее кровь?

Метью пожал плечами:

— Вообще–то речь идет не только об охоте, но и о самообороне.

— О, конечно! — проронила Эйприл. — Самооборона! — В ее голосе слышался надрыв. — Луки со стрелами… Поделились бы с нами остальными вашими замыслами, Метью, прежде чем нас покинуть…

Метью так и подмывало ответить: «А вдруг я вас не покину?..» Однако выражение их лиц заставило его промолчать. Над каждым довлел собственный жизненный опыт, каждый кого–то и что–то оплакивал.

Он доел свою порцию, и Эйприл сказала:

— Передайте вашу тарелку. Тут есть еще.

— Кажется, я сыт.

— Глупости. — Она отобрала у него тарелку. — Сейчас не грех и объесться.

— И напиться, — подхватил Лоренс и в очередной раз заглянул в чашку. — Тут как раз хватит для ритуального возлияния, если только вас не покинула вера. Ну–ка, допейте, Метью!

Под ложный склад решено было приспособить шахту старого колодца. Кирпичная постройка на поверхности рассыпалась при землетрясении, и внутрь попало немало всякого сора, однако на глубине двух футов осталась невредимой стальная клеть, которую удалось обвязать веревками; затем она послужила опорой для узла с различным скарбом, отобранным на складе. Горловина колодца была завалена досками и всяческим мусором, чтобы скрыть следы человеческого вмешательства. Одинокий бродяга, которому случилось бы здесь очутиться, пока отряд находится на промысле, не должен был обнаружить и этого тайника.

Впрочем, еще два дня после успешной охоты Метью так и так не отлучался из лагеря. Он благодушно наблюдал за Билли и Кэти, которые беззаботно играли в гроте и в саду, как и подобает вполне счастливым ребятишкам. Однако под вечер второго дня по земле пробежала судорога, и дети, прервав игру, поспешили к старшему с искаженными ужасным воспоминанием лицами. Судорога оказалась довольно слабой и кратковременной, но это было первое колебание земной тверди с тех пор, как Метью с Билли повстречали в Англии людей. Дети еще какое–то время неподвижно сидели рядом с ним, переговариваясь только шепотом.

Дождавшись возвращения взрослых, Метью попробовал пройтись и обнаружил, что это у него вполне получается. Видимо, растяжение оказалось несильным; он все еще ощущал некоторое неудобство, однако мог довольно резво ковылять по лагерю. Метью допрыгал до кухонного огорода, о котором заикнулась Эйприл, и внимательно осмотрел его. Границей ему служила узкая полоса щебня — здесь раньше тянулась каменная изгородь; из–под развалин торчали ветви шпалерных яблонь и груш. На некоторых еще сохранились зеленые листочки, а с одной ветки даже свисало яблочко.

Сам огород представлял собой печальное зрелище. В него наведывались только по необходимости, и сорняков было здесь теперь куда больше, чем овощей. Метью обнаружил помидорные кусты и убрал осколки стекла, которые препятствовали их росту. Здесь придется возиться несколько недель, чтобы навести хотя бы относительный порядок, — только нужно ли?..

Метью вернулся в грот и стал наблюдать за детской игрой. Однако теперь ему не сиделось на месте. Спустя некоторое время он снова отправился на прогулку. На этот раз он более тщательно исследовал территорию и поразился, на какой большой площади валяются обломки дома. Трудно было даже сказать, где пролегает граница фундамента, — складывалось впечатление, что площадь дома достигала нескольких акров. Кем же был муж Эйприл по профессии? Имелись все основания предположить, что они не испытывали недостатка в средствах. Метью как раз размышлял на эту тему, когда ноги принесли его в розарий, где было полным–полно цветущих кустов, под которыми, несмотря на заполонившую все траву, еще можно было прочесть надписи на металлических табличках. За цветником он разглядел крест, потом — еще… Он подошел ближе и насчитал четыре креста. На них не было имен. Всего один человек мог теперь сказать, кто где похоронен…