Мальчик снова заснул в его объятиях.

Наконец–то пропитанная влагой мгла рассеялась — это произошло только к полудню. Море придавало скалам самые причудливые очертания; в одном месте путники углубились в извилистый проход, присыпанный ярко–желтым песком, где эхо надолго подхватывало голоса. Билли забавлялся, издавая гортанные возгласы и слушая, во что превращают их источенные водой стены. Тем временем туман поднимался все выше, пока сквозь него не проглянул солнечный диск — сперва белесый, потом бледно–желтый. Уступы и зазубренные вершины постепенно окрасились в яркие тона.

— Заберись–ка вот на этот риф, — предложил Метью. — Вдруг что–нибудь разглядишь.

Билли уверенно вскарабкался по щербатой стенке и, достигнув вершины, сообщил:

— Кажется… Кажется, это Олдерни.

— Сейчас я сам погляжу.

Пока Метью лез, Билли сказал что–то еще, только Метью не разобрал его слов. Ему послышалось слово «вода». Он продолжил восхождение. На высоте двадцати футов туман заметно поредел, а после тридцати пелена спала вовсе. В вышине царило раскаленное солнце, небо слепило глаза голубизной. Метью вгляделся в горизонт. Милях в пяти к югу над белым простором поднимались скалы, левее и чуть дальше лежал остров Олдерни. Скалы были рифами Каскет, где покоился знаменитый Белый Корабль и много других судов.

— Все ясно. Мы пойдем к рифам, а потом свернем на юго–запад и так достигнем Гернси. Завтра будем на месте.

— Мне показалось, что я видел воду, — произнес Билли. — В том месте туман слегка рассеялся, а сейчас он снова сгустился.

— Наверное, очередная лужа.

— Больно много воды для лужи.

Метью уже спускался вниз.

— Поторопись, Билли. Остался пустяк.

Однако, пройдя милю, путники неожиданно наткнулись на целое озеро. Оно расстилалось перед ними, переливаясь оттенками зеленого и голубого, кое–где еще затянутое туманом. Ширина преграды составляла примерно три четверти мили, зато длину было невозможно определить — вода тянулась до самого горизонта в обоих направлениях.

— Это море, дядя Метью? — спросил Билли.

— Нет, не море. Это впадина Херд — дыра в дне Ла–Манша. Наверное, вода задержалась здесь, когда все море отхлынуло.

— Неужели нам придется ее обходить?

— Лучше обойти, чем пускаться вплавь.

Билли уставился на воду.

— Тогда в какую сторону идти?

Метью лихорадочно вспоминал виденную когда–то карту. Впадина начиналась к северу от Олдерни и была очень длинной — не меньше семидесяти миль. Не оставалось ничего другого, как взять курс на Олдерни. Там они переночуют, а потом — прямиком на Гернси.

— На восток, — решил он. — Идем на восток, Билли.

Путь в обход занял больше времени, чем он предполагал. Метью размышлял на ходу о размерах водоема. Такой большой объем воды, сравнимый, скажем, с Женевским озером, будет испаряться еще годы, а то и десятилетия, а может быть, останется навеки — вдруг его начнут подпитывать ключи? Тут наверняка водится рыба. Интересно, набрел ли на озеро Миллер? Хорошо бы построить баркас, сплести сети…

Его заставили опомниться неожиданные голоса. Метью не сомневался, что в окружности тридцати миль нет никого, кроме них, но, оказывается…

— Мистер Коттер! Билли!

Он не мог поверить собственным глазам: из–за скалы справа выбежал огненно–рыжий человечек.

— Арчи! — завопил Билли и устремился ему навстречу. Они заключили друг друга в объятия.

Тиская Билли, Арчи приговаривал:

— Я услышал голоса, но не знал, кто это, поэтому предпочел спрятаться. Я и подумать не мог, что это вы, мистер Коттер! Как же так?..

Метью уставился на него, ничего не соображая. Наверное, это сон… Однако кудлатая морковная бороденка и морщинистая обезьянья физиономия — самая что ни на есть реальность…

— Господи, Арчи! — услыхал он собственный голос. — Как вы тут оказались?

— Я ловил рыбу. — Он приподнял свою котомку и продемонстрировал ее содержимое. — Смотрите, какие красавцы! Целых четыре штуки!

— А я — то думал, что раз вы ушли из грота, то только на холмы…

— Они подумывали об этом — Эйприл и Лоренс. Но потом решили, что лучше повернуть сюда — вас наслушались. Здесь, мол, спокойнее. Что ж, они оказались правы. — Арчи махнул рукой в сторону громоздящегося на горизонте острова. — Там — куры, здесь — рыбка. До чего я люблю порыбачить, мистер Коттер! Лоренс сам посыпает меня сюда — иди, мол, порыбачь. Славное местечко!

Метью не мог припомнить, когда еще его охватывала радость, сравнимая с теперешней. Он понял, что улыбается во весь рот, как полный идиот.

— Выходит, остальные там, на острове? Все?!

— Конечно! — заверил его Арчи и тоже осклабился, не скрывая удовольствия. — Готов побиться об заклад, они здорово обрадуются, когда вас увидят!

Солнце уже клонилось к закату, однако его отделяло еще немалое расстояние от скалистых зубцов, за которыми ему предстояло провести ночь. Был безоблачный летний день, предвещающий славную погоду и в предстоящие дни.

— Да, — повторил Метью, — местечко здесь и впрямь славное.

Когда мы говорим о британской научной фантастике середины XX века, то первыми приходят на ум имена Джона Уиндэма, Артура Кларка, Эрика Фрэнка Расселла — и Джона Кристофера. Однако в отличие от первых трех написать полновесный биографический очерк о Кристофере очень трудно, практически невозможно. И виной тому сам писатель.

Дело в том, что в мире англоязычной science fiction он заслужил примерно такую же репутацию, что Джером Сэлинджер или Томас Пинчон — в американском литературном мейнстриме. Если кто не в курсе, то автор «Над пропастью по ржи» последние несколько десятилетий не только не дал ни одного интервью, но даже ни разу не показался на людях, удалившись в добровольное отшельничество, весьма смахивающее на безумие. А второй категорически запретил публиковать свои фото, и как выглядит в жизни Томас Пинчон, не знают даже его издатели и агенты.

Джон Кристофер до подобных крайностей еще не дошел, но все равно его нежелание предоставлять даже минимальные биографические сведения о себе стали притчей во языцех. Чтобы не плодить лишние кривотолки по поводу своей нелюдимости — особенно странной в мире западной масс–культуры, к которой, за редчайшими исключениями, относится современная science fiction, — писатель сформулировал некое «идеологическое обоснование». Вот как звучит «на том стою» Кристофера:

«Думаю, я должен по крайней мере объясниться, почему обычно отказываюсь отвечать на вопросы личного характера. Многие мои друзья–писатели, даже большинство, получают невинное удовлетворение от подобной саморекламы. Ничего не имею против — но разделять это всеобщее увлечение не намерен. Да, писатель тоже относится к категории public figures (люди, вызывающие общественный интерес. — В.Г.), но все же в меньшей мере, чем актеры, спортсмены и деятели шоу–бизнеса. Именно в знак протеста против безудержной саморекламы последних я не даю интервью, отказываю своим издателям в фотографиях собственной персоны и даже минимальных биографических сведений о себе. Мне кажется, писатель должен писать книги — и писать так, чтобы читатель покупал их, не зная ничего о человеке, их написавшем».

Этому кредо Джон Кристофер следовал всю свою полувековую писательскую жизнь. Хотя до нее была еще одна — обыкновенная человеческая. Жизнь англичанина Кристофера Сэмюэла Йоуда, позже взявшего себе псевдоним, в котором первое имя стало фамилией.

Из скудных, разбросанных по разным источникам сведений о его первой — долитературной — жизни в сухом остатке можно выделить следующее.

Кристофер Сэмюэл Йоуд родился 16 апреля 1922 года в небольшом городке Ноусли, расположенном в графстве Ланкашир. Будущий писатель едва успел закончить частную школу в соседнем графстве — Винчестер, как его призвали в армию: началась Вторая мировая война. Военные годы Йоуд провел радистом в Средиземноморье: он служил в Гибралтаре, Северной Африке, Италии. А после демобилизации проработал несколько лет клерком в различных конторах и агентствах.