Литмир - Электронная Библиотека

Абониту поморщился:

— Мне не до шуток. Вам хотелось бы снова работать на телевидении уже здесь, в Лагосе?

— «Белых просят не обращаться». Где я только это не слышал! Но я все равно ходил на студию. Там мне это доходчиво растолковали.

— Мой дядя, — спокойно пояснил Абониту, ~ председатель Совета по телевещанию. Его зовут Оба Мекани Натела. Благодаря ему я стал продюсером. Мне нужен ассистент. Я могу выбрать любого, кто мне понравится.

— Не возникнет ли у вас затруднений, если ваш выбор падет на белого?

— Нигерийцы не имеют ничего против белых, пока их не слишком много и они знают свое место. Вам, наверное, приходилось слышать кое–что из этой оперы?

— Кое–что, — кивнул Эндрю.

— Простите меня. Не следовало так говорить.

— Лучше говорите, Або. Я и бровью не поведу. Вы делаете мне серьезное предложение?

— Совершенно серьезное.

— Принято. — Эндрю протянул через стол руку, и нигериец горячо пожал ее. — Я не стану усугублять ваше смущение, вдаваясь в детали испытываемой мной благодарности.

— Вот и не надо, — поспешно заверил Абониту. — Лучше выпьем еще по одной, чтобы отпраздновать наше будущее сотрудничество. — Он прищелкнул языком, и рядом вырос официант, ожидающий распоряжений. — Снова двойной скотч. В последний раз вы дали нам не «Хейг».

— Простите, сэр. «Хейга» больше не осталось.

Абониту пожал плечами:

— Тогда несите то, что есть. Потеряв Британию, вы лишились дома, — повернулся он к Эндрю, — я же остался без мечты, без мира, которым я не мог наслаждаться, но который радовал меня самим фактом своего существования. Как вы думаете, чья потеря горше?

— Может быть, еще не все потеряно. Кривая Фрателлини…

— Нет, это было бы детским оптимизмом. Я видел последние данные. Интенсивность солнечного излучения перестала снижаться, однако нет ни малейших признаков возврата к старому. Установился новый постоянный уровень, только очень низкий. Возврат ледникового периода. — Он криво усмехнулся. — Белую башню Тауэра и Мраморную арку укроют вечные снега.

Эндрю допил виски.

— Как скоро я и моя… невеста сможем выбраться из этой лачуги?

— Прямо сейчас. Пока не подыщете квартиру, поживете в отеле.

— Она работает уборщицей в больнице. Может быть?..

— Мы заедем за ней, как только выйдем отсюда. Потом вы сможете забрать из хижины все необходимое.

Эндрю помолчал и выговорил:

— Если я не поостерегусь, вам не миновать смущения. Прямо не знаю, как…

Абониту залпом осушил рюмку.

— Давайте возьмем такси, Эндрю, — предложил он.

4

Прожив неделю в гостинице, они переехали в роскошную квартиру в новом фешенебельном доме окнами на море. Приходилось только удивляться, до чего быстро забылись недавние лишения и как запросто человек способен привыкнуть к комфортабельной жизни. Эндрю многое напоминало теперь былые времена: вокруг снова звучал прежний жаргон, он занимался знакомым делом, слышал все те же высказывания и шуточки. Он обнаружил, что в здешнем телевизионном мире публика делится на два класса: на одних, обладавших настоящими способностями, держалось буквально все — к ним принадлежал Абониту; другие же просто получали зарплату и делали вид, что в чем–то смыслят. Однако и в этом не было ничего нового.

Мадлен и он быстро оказались в знакомом кругу. Возможно, их приняли за своих слишком поспешно и нарочито, однако искренность чувств новых приятелей не вызывала сомнений. Кое–какие нюансы не могли не вызывать протеста, но без этого не обходится в любом обществе, так что со временем они перестали их замечать.

Зато сколько удовольствия доставляло им открывать для себя заново чудеса комфорта и маленькой роскоши! Зарплата Эндрю была очень высокой даже по прежним стандартам, а в суматошном лагосском обществе, изнанкой которого оставалась нищета и дремучее невежество, деньги значили буквально все. В городе постоянно открывались новые рестораны, где готовили лучшие европейские повара и где можно было поесть ничуть не хуже, чем когда–то в Лондоне; хотя опасность войны с Южно–Африканским Союзом была излюбленной темой газет и телепередач, перебоев с южноафриканскими винами не наблюдалось. Раньше Эндрю не знал их вкуса, но теперь начинал в них разбираться. Дождливый сезон остался позади, небо очистилось от туч; однако кондиционеры, мирно жужжавшие у них в квартире, на студии и повсюду, где им доводилось бывать, спасали от жары. К их услугам были бесконечные пляжи с мельчайшим белым песком и гольф с утра пораньше или под вечер, когда спадала жара. Но главное удовольствие состояло в том, что Эндрю снова занимался знакомым делом, а также во взаимопонимании с Абониту, который, считаясь его начальником, неизменно прислушивался к его мнению. О лучшей жизни трудно было мечтать.

Однажды на нее попробовала посягнуть Кэрол. Она позвонила в студию, и они договорились о встрече в том же баре, где состоялась знаменательная беседа Эндрю с Абониту. Кэрол дожидалась его за столиком, теребя тонкую сетчатую перчатку. Она улыбнулась, увидев, что Эндрю протягивает ей руку.

— Как странно — выходит, мы с тобой здороваемся за руку?

— Странно? Пожалуй, отчасти. Что будешь пить, Кэрол?

— Ты можешь раскошелиться на «Дюбоннэ»? Настоящий! У них еще осталось несколько бутылок.

— Разумеется. С джином?

— Нет. Я теперь избегаю крепких напитков. Энди, я так рада, что у тебя снова все в порядке! Не могу выразить, какое это облегчение!

— Как ты об этом узнала?

— Видела твою фамилию в титрах. Я не слишком часто смотрю здешнее телевидение, но в тот вечер мне нечем было заняться. Программа «Ежедневно», ассистент режиссера — Эндрю Лидон… Боже, все как прежде!

— Выходит, что так. Ты знала, что раньше дела шли… несколько хуже?

Она помолчала и облизнула губы.

— Твое письмо? Нет, я не знала всего.

Он ничего не говорил, ожидая продолжения.

— Когда на экране появилось твое имя, я была с моим боссом и все ему рассказала. Тогда он и признался, что было это письмо. Он его читал.

— Оно было направлено в его офис, но адресовано–то тебе! Он вскрыл его — и утаил?

— Мой босс — странный человек, Энди. В чем–то приятный, в чем–то — не слишком. У него есть диктаторские наклонности. Кроме того, он ревнив.

— Я говорил с его женой, — сказал Эндрю. — Очень милая женщина. Я испытал к ней большую симпатию.

— Как и я. — Кэрол нетерпеливым жестом отложила дымящуюся сигарету. — Ты считаешь, что я наслаждаюсь всем этим?

— Так мне представлялось. Но я не слишком усердно размышлял на эту тему.

— Возможно, я бывала неразборчивой и все же никогда раньше не продавалась. Однако тут у меня не оказалось выбора. Мне приходилось заботиться о мальчиках.

— Ты могла бы открыть магазин; ты же предлагала поступить так Мадлен и мне. У тебя были кое–какие деньги.

— Ты не представляешь себе, что это такое — очутиться здесь совершенно одной. Первую неделю я просидела с мальчиками в гостинице, наблюдая, как тают мои денежки, и соображая, что значит быть белой в Африке. Мужчины все время делали мне откровенные намеки. Я была одинокой и напуганной. Не знала ни единой души. Я подумывала о магазине одежды и даже сходила на него взглянуть, но мне показалось, что человек, который водил меня по залу, — отпетый жулик. Мне было страшно принять хоть какое–то решение.

Эндрю молчал, отлично понимая, о чем она толкует. За нее всегда все делали мужчины — милые, ласковые мужчины в милом, ласковом мире. У нее было два старших брата и готовый для дочки на все папаша.

— Мы встретились случайно, — продолжала Кэрол, — и он был со мной очень добр. Это он умеет. Я испытывала к нему благодарность. Это он поместил мальчиков в школу. Заплатив за обучение вперед, между прочим.

— Щедро, — заметил Эндрю, — даже расточительно. Она взглянула на него и примолкла; разговор оборвался.

Эндрю не стал его возобновлять. Когда она полезла было в сумочку за новой сигаретой, он вынул собственную пачку и подал ей. Она быстро прикурила от протянутой им зажигалки и потянулась губами к огню, как будто собираясь его задуть. Это было началом старой, знакомой обоим игры, и Эндрю знал, что она делает это преднамеренно. Кэрол откинулась в кресле, и он убрал зажигалку.

64
{"b":"199339","o":1}