намокли прошлой ночью от дождя и превратились в вонючую жижу.
Отвратительно! Олли уже собирался отвести взгляд от порченой морковки, лежавшей как раз у него под ногами, как та шевельнулась. От ужаса он чуть не выронил мусорные ведра прямо на морковку.
— Где… где я? — спросила морковка звонким нежным голоском.
Олли просто окаменел. На лбу у него выступили капельки пота. Неужели дошло до того, что он сошел с ума, как его отец?! Мать, впадая в бешенство (а такое случалось частенько, когда он слишком медленно выполнял домашние обязанности), орала одно и то же: его ожидает скверный конец; он неисправимый лентяй и наверняка окажется в сумасшедшем доме, где обязательно встретит своего свихнувшегося идиота-папашу!
Оливер согласился бы попасть куда угодно, но перспектива оказаться в палате со своим сумасшедшим отцом — это был кошмар всей его недолгой жизни. И теперь Оливер был уверен, что пророчество матери сбылось: у него уже галлюцинации. Мальчик, робея, опустился на колени и склонился над говорящей морковкой. А разглядев ее, потерял дар речи…
— Где я? А где остальные?
В отчаянии Оливер вскочил и быстро зажмурил глаза, желая, чтобы это наваждение пропало.
— Ты что, глухой?
Мальчик осторожно открыл глаза и посмотрел на существо, которое принял за морковку. Это был гном, очень маленький гном в красном колпаке, напоминающем корнеплод. О том, что гномы бывают такими маленькими, такими крошечно маленькими, он даже в книжках не читал.
Кое-как придя в себя, Олли перевел дух и задал наиглупейший вопрос:
— Ты гном?
Кроха попытался встать — и снова свалился:
— Ох!
Он упал, держась за одну из своих маленьких ножек.
— Можешь мне помочь? — На него смотрели два голубых глаза. — Помоги мне подняться, но только осторожно! — голос гномика звучал озабоченно.
Оливер положил левую руку на землю ладонью вверх, потом поддержал малыша указательным пальцем.
— Я ведь не коала, и когтей у меня тоже нет!
Оливер понял свою оплошность и помог странному существу забраться на ладонь.
— Ну вот, другое дело, — сказал тот и сделал резкое движение, так что огромный колпак свалился с его головы. Поток светлых локонов рассыпался по его плечам, и Оливер в который раз разинул рот.
— Не глазей так по-дурацки. Да, я девочка! — И гномик с легким стоном упала в мягкую ямку, в самой середине ладони своего спасителя.
— Фу-у! Наконец-то прочь из этого ужасного зловония! Какие же все-таки свиньи эти люди! Ты ведь человек? Или кто? — Она с отвращением и одновременно вопросительно посмотрела на него.
Рыжий великан не смог ей ничего возразить, только подобрал красный колпак и положил на ладонь рядом с ней. Сморщив носик, она рассматривала грязь на колпаке и рубашке.
— У тебя есть имя? — спросила девочка.
— Оливер. Меня зовут Оливер.
— Ол… Оливе? Какое смешное имя! — заявила она. — Невозможно выговорить. — И тут же напустилась на него: — Это ты наворотил тут эти груды мусора? Посмотри-ка, на кого я похожа! Просто ужас!
Оливер между тем поднялся.
— Не видал ли ты остальных из моей команды? — Она с высоты его ладони оглядела мусорную площадку и окружающий ее газон. — Смотри не вырони меня! На сегодня мне достаточно падения в эту отвратительную клоаку.
— Что это за падение?
— Ну, мое и моей команды. А все эта проклятая буря.
— Буря?
— Ну да! Ты что, тугоухий? — Она тряхнула локонами. — Ну, ураган, который разыгрался здесь этой ночью. Такого ужасного урагана я не помню. Кстати, где я вообще нахожусь?
Оливер, как обычно, спал глубоким сном и никакого урагана не заметил.
— На Кельнерштрассе.
О боги, он совсем тупой! Кельнерштрассе — где это?
— В Обербильке.
— Это деревня?
— Нет, район города.
Валентирина постаралась обуздать свое нетерпение. Мягко, словно перед ней был душевнобольной, она спросила:
— Какого города?
— Дюссельдорфа.
Поверить невозможно! Этот рыжий (она восхищенно посмотрела на рыжие волосы Оливера, блестевшие на солнце) был больным на голову, она в жизни таких не встречала. При других обстоятельствах Валентирина нашла бы это забавным. Но не теперь.
Оливер удивился, поймав восхищенный взгляд больших голубых глаз: девчонка разглядывала его шевелюру.
Теперь она спросила еще мягче:
— В какой стране?
— В Германии.
Ну, хоть что-то. Итак, они приземлились в центре Европы, чертовски далеко от дома.
— Как называется эта река?
— Река? Какая река?
— Ну, этот огромный, величественный поток, над которым мы летели.
— А, ты имеешь в виду Рейн? Эта река — Рейн, а я родился на ее берегах, — гордо добавил Олли.
Валентирину как током ударило. Великие камарины! Значит, величественная река, над которой прошлой ночью их нес ураган, — это овеянный легендами Рейн! На всей Голубой планете нет гнома, который бы не знал о Рейне.
— Далеко ли отсюда до Вормса?
Голос, который до этого был чистым, теплым, спокойным, даже чуточку высокомерным, не мог скрыть волнения, которое охватывает каждого гнома, когда он произносит название «Вормс». Гордый Вормс, родина благородных бургундов, свидетель драмы подлого убийцы дракона и похитителя сокровищ, палача Зигфрида, он помнит мрачного героя Хагена из Тронье и хранит тайну самого знаменитого из всех кладов — легендарного сокровища Нибелунгов, который жители Тронье после смерти Зигфрида утопили где-то в Рейне[4]. Найти бы его! Даже не верится…
— Вормс лежит выше по течению Рейна, за Кельном… Так мне кажется, по крайней мере.
Оливер попытался припомнить уроки истории и географии, но заметил странное выражение больших голубых глаз. Что же с ней все-таки приключилось? Где ему было знать, что чувствовала Валентирина? В ней проснулась темная сторона всех гномов — слабость к золоту и драгоценностям, что немало смущало ее. Оно и понятно: вот она сидит вся замызганная, как вонючий болотный эльф, на ладони какого-то олуха-человека, члены ее команды разбросаны кто где, возможно, с переломанными костями или даже в еще более скверном состоянии, в одном из этих омерзительных мусорных контейнеров, а она мечтает о сокровище Нибелунгов. Валентирина покраснела от смущения и так, чтобы этот медноволосый ничего не заметил, глянула через край его ладони вниз.
— Ты нашел еще кого-нибудь из наших?
— Что?! Вас было несколько? — удивился Оливер.
— Да, конечно. Мы ведь всегда летаем по трое, и я беспокоюсь за свою команду.
Оливер в который раз разинул рот: гномы, которые летают, — это уже слишком.
Он оглядел газон:
— Ничего не вижу, ни одной морковки! — сказал он, хихикнув. Но смех застрял у него в глотке.
— Что еще за морковки?! — кто-то резко спросил за его спиной.
НА РЕЙНЕ
Вил Алекс ван Орениен, бравший пробы воды одного из рукавов дельты Рейна на катере водно-хозяйственной службы Нидерландов, удивлялся: огромный, лениво текущий к морю поток в этом месте никогда раньше не двигался вспять, чтобы гнать против течения пару маленьких морковок прямо под его рукой (они, наверно, были выброшены с какой-нибудь речной посудины как пищевые отходы, что вообще-то строго запрещено). Вероятно, какой-то изобретательный кок, не иначе как от скуки, соорудил из щепок маленький плот и установил между щепками четыре морковки, которые выглядели как маленькие алые паруса или большие колпаки крохотных клабаутерманнов[5].
Вил Алекс смотрел вслед маленькому плавучему транспортному средству. Дав волю фантазии, можно было подумать, что на плоту действительно гномики, и один из них даже кивнул удивленному гидробиологу. Казалось, плот прибавил ходу и морковки на корме держат курс четко по ветру, как быстроходный голландский клипер. Вил Алекс порадовался за самого себя: если взрослый человек обладает такой фантазией, значит, он здоров и полон оптимизма. Он решил, что вечером расскажет своей маленькой дочке Трикси сказку про крохотных клабаутерманнов, которые делают паруса из своих колпаков. Пока он поднимал стакан с водой на борт, маленькое плавсредство уже превратилось в красную точку на волнах.
