В детский приемник-распределитель при вокзале? Это мысль. Но Юп же не сумасшедший! Не-е-ет, свои сто двадцать евро он получит. А дальше — хоть базар, хоть вокзал…

— Как тебя зовут?

— Оливер Валдал Куш.

Оливер еще куда ни шло, но Валдал — что за потешное имя?

— Не называй меня «дядя Йозеф», ты не можешь остаться у меня. — У мальчика на глаза набежали слезы. — И прекрати реветь. Ты можешь сейчас подняться ко мне… но только на одну ночь. Утром отправишься в распределитель. Пошли!

Мальчик подхватил свой потрепанный рюкзак и, сияя от счастья, поспешил за ним…

Это было три года назад. Оливер тогда так и не отправился на вокзал. Когда на следующий день Юп проснулся в сильнейшем похмелье (он, понятно, взял денег из конверта и хорошенько набрался), мальчик стоял у кухонного стола. Юп удивленно огляделся. Впервые за много лет кухонный уголок был снова чист и прибран. Стол аккуратно сервирован убогими треснувшими казенными кружками, обычно немытыми, двумя разномастными тарелками, оставленными предыдущим жильцом, и двумя ножами из убогого набора всякого хлама, который Юп хранил в коробке на полке.

В обтрепанной корзиночке лежали свежие хрустящие булочки, а из разбитого носика старого кофейника, который сейчас блестел чистотой, струился аромат свежесваренного кофе.

— Что тут происходит? — пробормотал старик.

— Я приготовил завтрак, дядя Йозеф. Принес из булочной на углу свежие булочки, масло и кофе.

— Откуда у тебя деньги?

— Они лежали на столе в гостиной.

Черт! Когда мальчишка успел добраться до бабок?

— Ты не в своем уме!

У мальчика снова слезы навернулись на глаза.

— Как ты смеешь вот так, запросто, брать чужие деньги!

— Но… но… в письме… в мамином письме сказано, что это деньги на продукты, — всхлипнул мальчик.

«Сам виноват, ты, идиот, — мысленно ругнулся Юп. — Надо было сразу припрятать и письмо, и бабки. А теперь мальчишка знает про них и может проболтаться в приемнике».

— А откуда ты это умеешь? — он изобразил улыбку и указал на накрытый стол.

— Я всегда выполнял работу по дому. Маме было тяжело, у нее просто не хватало сил на все, — пожал плечами мальчик.

Вот кусок дерьма — валяется на боку и заставляет мальчишку все делать! Потом он задумался. Вообще-то, не так уж и плохо. Может, дней четырнадцать Юп его и подержит. Если мальчишка будет спать на старой садовой кушетке, то вряд ли будет мешать. Племянничек мог бы хорошенько отскоблить его конуру и привести ее в нормальный вид.

— А стирать и гладить ты умеешь?

— Да я и готовить умею, — кивнул мальчишка.

— Ну и прекрасно. Можешь остаться на четырнадцать дней. Только не ной. А сейчас налей-ка мне кофе.

Юп подвинул ему свою кружку («Будем надеяться, он не слишком много ест»).

Парень оказался настоящим сокровищем: он и вправду ел как воробей и вел все домашнее хозяйство. Даже собутыльники заметили, что Юп теперь одевается как-то аккуратнее.

Спустя четырнадцать дней пришло новое письмо от Розвиты. Она писала, что должна задержаться еще на две недели. В письме лежали пятьдесят евро. Отпуск стоил ей дороже, чем ожидалось, и больше денег она сейчас прислать не может при всем желании. Юп вскипел было, но как-то вяло: мальчишка его устраивал.

А еще через месяц пришло очередное письмо. Новый спутник жизни Розвиты имел возможность очень выгодно взять в аренду маленький магазинчик на пляжном променаде, прямо на Баллермана, 6, - хотелось бы стать самостоятельными, — поэтому мальчик сейчас, к сожалению, будет им в тягость. Да к тому же в маленькой квартирке за магазином всего две комнаты — кухня и спальня, а мальчик его возраста не может спать с ними в одной комнате (Юп презрительно фыркнул). Этого она действительно не вправе требовать от своего Ганса Гюнтера, который, вообще-то, душа-чело- век. Кроме того, ее Гюнни в известном отношении очень требовательный, поэтому она всегда усталая и обессиленная. (Вот ведь задрыга! Развлекается со своим любовником до потери сознания, а бедного мальчишку оставляет торчать здесь.) Так вот, не мог бы он, Юп, еще подержать мальчика у себя? Суммы, которые государство выплачивает на ребенка, не так уж малы. Розвита проинформирует социальную службу и службу по делам несовершеннолетних о том, что она сейчас проживает у брата. Кроме того, она хочет открыть в банке счет на свое имя и дать Юпу право распоряжаться им.

Позже, когда магазин на Баллермана раскрутится, можно будет забрать мальчика. Единственное условие, которое она ставит (Юп за голову схватился от такой наглости), — чтобы он каждый месяц перечислял по сто евро из этих денег на ее личный счет (Гюнни ни в коем случае не должен об этом знать). И пусть брат не вздумает хоть раз забыть об этом (она ведь его хорошо знает): один сигнал в службу по делам несовершеннолетних — и денежные выплаты прекратятся. Юп непроизвольно покраснел: сестра действительно его знала. Впрочем, это неважно, ведь теперь он располагал скромными, но регулярно поступающими средствами, а парень пока не проедает ему плешь. Когда Юп сообщил мальчугану, что его мать остается на Майорке, а он пока будет жить здесь, тот лишь молча посмотрел на старика своими большими синими глазами и кивнул. Позже Юп слышал, как мальчик всхлипывает на своей сломанной садовой кушетке в коридоре…

Он видел, как Оливер повесил полотенце и вышел в коридор. Ну и пусть. Иногда Юп не мог выносить взгляда огромных доверчивых глаз, молчаливо и покорно смотревших на него. Старик сделал еще один большой глоток из бутылки (чего еще было желать!), сладко зевнул и принялся за чтение дюссельдорфской бульварной газетенки, которую всегда таскал из почтового ящика соседей. Он взглянул на передовицу, озаглавленную: «Сенсационная новость на Дюссельдорфской ярмарке!». На фото рядом некий потрепанного вида мужчина в цилиндре и поношенной куртке с ветхим золотым галуном демонстрировал на раскрытой ладони… морковку. «Совсем с ума посходили, — подумал Юп. — Представляют какую-то морковку как мировую сенсацию! Поганый бульварный листок!» И, не читая статью, помещенную под фотографией, он швырнул газету в угол — пусть мальчишка ее уберет. Юп сделал еще глоток. Хороший глоток.

Оливер сидел на своей ветхой кушетке и прислушивался к звукам из дядиной комнаты, служившей и спальней, и кухней. Тот уже громко храпел. Мальчик полез в левый карман своего старого джемпера и осторожно вынул маленькую коробочку. Она была чуть больше спичечного коробка, но раза в два выше и более крепкая. Оливер, сколько себя помнил, хранил в ней самое дорогое, что у него было, — прозрачный ярко- красный камень, похожий на стекло или хрусталь, который старик Юп, обнаружив, едва не обменял на глоток шнапса. Но малыш племянник так обреченно посмотрел на него своими огромными глазами, что Юп снова положил камень в деревянную коробочку и больше не искал денег в его вещах.

Красный стеклянный камень был самым большим сокровищем Оливера. Мальчик часто в одиночестве сидел, держа его, играющий множеством граней, против света, и любовался кроваво-красным свечением. Однажды в камне, как в зеркале, он увидел себя бесстрашным Марко Поло, богато вознагражденным за верную службу великим ханом Хубилаем. Это было удивительное путешествие. Венецианцы сопровождали монгольскую княжну в Персию, где девушку ждал жених, а потом через Армению и Турцию должны были вернуться к родным берегам…

Марко-Оливер взглянул на маленькую коробочку, глубоко вздохнул, осторожно поднял крышку с тремя отверстиями для воздуха и посмотрел на крошечное существо, которое сладко спало в своей постельке из ваты, устроенной мальчиком.

— Привет! прошептал он совсем тихо.

— Пусть Вугур и Вильдо немедленно явятся сюда, они войдут в группу поиска, — велел Голиаф, камарин крохотных гномов.

— Не получится. Вугур сможет встать на ноги, самое раннее, через пару дней. Да и Вильдо требуется как минимум неделя постельного режима, — возразил Клининг.