Джомми почувствовал себя лучше. Вот оно, доказательство. Отец даже не носил с собой дубликат этого оружия, а ведь оно могло спасти ему жизнь. Он предпочел погибнуть от руки врагов.

Джомми Кросс задумался. Благородство — это, конечно, хорошо, и, возможно, он слишком долго прожил среди людей, чтобы быть настоящим сланом; и все же его не покидала убежденность, что сражаться лучше, чем умирать.

Эта мысль сменилась ощущением тревоги. Нельзя впустую тратить время. Нужно выбираться отсюда, и побыстрее! Он сунул оружие в карман куртки, достал из ящика бумаги и тоже рассовал по карманам. Потом засунул бесполезный, опустевший ящик в дыру в стене, задвинул на место каменную плиту, побежал по коридору, тем же путем, каким пришел, вверх по лестнице, и остановился только перед туалетом. Совсем недавно там было пусто и тихо; сейчас помещение было просто набито людьми. Джомми замер в нерешительности, надеясь, что толпа рассеется.

Однако люди входили, люди выходили, но общее их количество не уменьшалось, как не стихал поднимаемый ими шум и не унималась суматоха в их мыслях. Волнение, страх, беспокойство; были и те, в чьих головах билось осознание важности происходящих событий. И эхо этих мыслей изливалось туда, где в полумраке притаился Джомми. В отдалении все еще звонил колокол. Именно его безжалостное «Бим! Бом!» в конце концов и продиктовало, что нужно делать. Одной рукой сжимая в кармане оружие, Джомми осторожно сделал шаг вперед и открыл дверь. Закрывая ее за собой, он напряженно вслушивался, не появятся ли признаки тревоги.

Однако никто из набившихся в комнату людей не обратил на него ни малейшего внимания, когда он, проталкиваясь сквозь толпу, прокладывал себе путь к выходу. На улице было полно народу. Люди теснились вдоль тротуаров и даже на проезжей части. Полицейские свистели, громкоговорители ревели, но анархия толпы оказывалась сильнее. Ругаясь, вспотевшие водители бросали свои машины прямо посреди улицы и присоединялись к тем, кто слушал радио, вокруг которого стояло заграждение из пулеметчиков.

«Пока ничего точно не известно, даже то, сел ли корабль сланов на территории дворца или же лишь оставил сообщение и исчез. Никто не видел, как он приземлялся; никто не видел, как он улетел. Возможно, что он был сбит. В то же время вполне возможно, что в данный момент сланы совещаются во дворце с Киром Греем. Слухи об этом уже широко распространились, несмотря на заявление, сделанное несколько минут назад самим Киром Греем. Для тех, кто не слышал это заявление, я повторю его. Итак, леди и джентльмены, вот текст заявления Кира Грея: «Оставьте волнения и тревоги. Экстраординарное появление корабля сланов ни в малейшей степени не влияет на позиции сланов и людей по отношению друг к другу. Мы полностью контролируем ситуацию. Они могут делать только то, что делали прежде, и в тех же жестких пределах. Количественное превосходство людей над сланами примерно миллион к одному; и, учитывая это обстоятельство, они никогда не осмелятся выступить против нас в открытую. Итак, успокойтесь…» Это, леди и джентльмены, было заявление Кира Грея, связанное с важнейшим событием сегодняшнего дня. Сессия Совета началась сразу же после того, как было сделано заявление. Повторяю, пока ничего точно не известно. Никто в городе не видел, как корабль приземлялся; никто не видел, как он исчез. Только властные структуры в курсе того, что происходит. Вы только что прослушали заявление самого Кира Грея. Сбит был корабль сланов или…»

Громкоговоритель вешал и вешал, без конца повторяя и заявление Кира Грея, и прочую сопутствующую однообразную информацию. В результате в голове Джомми все слилось в жужжание, бессмысленный рев, монотонный шум. И все же он не уходил, надеясь услышать что-нибудь новое, сгорая от зревшего в нем на протяжении всех пятнадцати лет страстного желания узнать побольше о других сланах.

Однако постепенно пламя его возбуждения начало медленно гаснуть. Ничего нового не сообщалось, и наконец он сел в автобус и поехал домой. Темнело; теплый весенний день заканчивался. Башенные часы показывали семнадцать минут восьмого.

В заваленный хламом двор он вошел с обычными мерами предосторожности. Мысленно проникнув внутрь обманчиво жалкой лачуги, он прикоснулся к сознанию Бабуси. И вздохнул. Все еше пьяна! Как, черт побери, эта полуразложившаяся карикатура на тело выдерживает такое? Столько спиртного! Ее организм уже давно должен был подвергнуться полному обезвоживанию. Он открыл дверь, вошел, закрыл ее за собой… и замер!

Его сознание, все еще контактирующее с разумом Бабуси, уловило некую мысль. Старая женщина слышала, как дверь открылась и закрылась, и эти звуки ненадолго всколыхнули ее разум.

«Только бы он не узнал, что я позвонила в полицию. Выкинь это из головы… нельзя, чтобы слан болтался поблизости… это опасно… полиция перекроет все улицы…»

Семнадцатилетний Дэви Динсмор приближался к ней.

Кэтлин Лейтон прочла его мысли и сразу поняла, насколько важное решение предстоит ей принять. Он подошел к мраморному парапету, откуда она смотрела на окутанный легкой дымкой жаркого весеннего дня город.

Полосы тумана то и дело смещались. Они походили то на ватные облачка, скрывавшие дома, то на голубоватый дымок.

Глаза устали, зрелище утратило свою прелесть. Из открытых дверей тянуло прохладой, смягчавшей ярость солнца.

Она повернулась к Дэви. Его темные глаза впились в ее лицо.

— Вы прочли мои мысли? — спросил он. Дэви уже давно знал о ее способностях. — Я рад этому, — сказал он, — И считаю вас здесь самой красивой.

Она знала, что он действительно так думает. Время объяснения пришло. Она удивилась, что он совсем не испытывает смущения. Он ей даже немного нравился за то, что не противился, когда она занималась его воспитанием. Она кивнула:

— Да, я прочла вашу мысль.

Он самодовольно улыбнулся.

— Не сердитесь, но вы единственная желанная для меня девушка. И я не могу не добавить, что мой отец не прав.

Кэтлин ответила не сразу. Уильям Динсмор сделал отличную административную карьеру в правительстве. Он не был политиком, но как человек старой закалки имел собственное представление о том, как должен вести себя юноша. Он решил, что Дэви пора иметь любовницу.

А Дэви желал ее, Кэтлин. И хорошего в этом ничего не было. Истина крылась в том, что по своему умственному развитию и поведению она ощущала себя не стройной и гибкой девушкой, а нормальной женщиной лет тридцати. Уже не первый год она пыталась найти замену Дэви. Он развивался по законам человека и был молод, а она по человеческим меркам уже достигла умственной зрелости.

Когда-то она сделала его своим другом. И пыталась развеять в нем заблуждения и ошибочные оценки. Она стала для него своеобразным воспитателем. Для слана это было удивительной возможностью попытаться воздействовать на человеческое поведение. Однако она долгое время поддерживала в нем убеждение, что была девушкой того же уровня развития, хотя на самом деле они уже давно жили в разных мирах. И поэтому его мечта превратить ее в свою подружку оказалась весьма не к месту.

Она решила сразу же поставить точку над «i» и спросила:

— Значит, ваш отец решил сделать из вас мужчину?

Дэви усмехнулся:

— Он хочет, чтобы это была взрослая женщина, но я сказал, что мне никого не надо, кроме вас. В конце концов он согласился с моими доводами.

Она видела, какую борьбу ему пришлось выдержать, и ее уважение к нему возросло. С его стороны это было проявлением истинных чувств.

Ей была понятна и философия мужчины в расцвете лет. Из истории было известно, что знатная молодежь с юных лет вовлекалась в любовные дела. Каждый желал получить власть над женщиной в мире, где — при равных возможностях — большинство женщин через своих мужей осуществляло собственную непреклонную волю. Отец Дэви хотел, чтобы сын получил первый урок от опытной женщины, а затем собирался подобрать ему вторую. Он полагал, что таким образом закалит сына, чтобы тот впоследствии не сломался.