Со временем эти и подобные им аргументы стали использоваться представителями английских и французских властей в полемике о правах на те или иные районы Североамериканского континента. Так, в 1686 г. губернатор колонии Нью-Йорк Томас Донган в письме к наместнику Новой Франции маркизу Денонвилю безапелляционно заявил, что, «прежде чем король — Ваш Государь — стал претендовать на Канаду, все индейцы вплоть до Южного моря находились под английским господством».[328] В петиции, направленной руководством Компании Гудзонова залива английским представителям в комиссии уполномоченных, собравшихся после окончания Войны Аугсбургской лиги для урегулирования территориальных споров между двумя державами в Северной Америке, говорилось: «Мы апеллируем ко всем подлинным старинным и современным картам и ко всем историческим сочинениям и книгам по космографии. Если это было бы необходимо, мы могли бы пойти дальше и показать, что британцы за много столетий до союза Англии и Уэльса [курсив мой. — Ю. А.] совершали путешествия в эти северные страны [речь идет о побережье Гудзонова залива. — Ю. Л.]».[329] В то же время французы по ходу заседаний той же комиссии уполномоченных заявили, что еще в 1504 г. (!) племена Лиги ирокезов якобы признали себя их поданными.[330]

Мы видели, что, критикуя аргументы, выдвигавшиеся Мадридом и Лиссабоном, англичане и французы на официальном уровне постоянно подчеркивали, что они ни в коем случае не собираются посягать на те территории за пределами Европы, которые активно эксплуатировались испанцами и португальцами и/или находились под их непосредственным контролем (т. е. где существовали их поселения, фактории, форты, миссии или где местное население в той или иной форме признавало их власть). Иначе говоря, с одной стороны, по обе стороны Ла-Манша признавалась идея о том, что только «реальное владение» может дать европейской державе право на заморские земли. С другой стороны, англичане (а в несколько меньшей степени и французы) зачастую обосновывали свои собственные притязания на Североамериканский континент всего лишь «простыми» открытиями и символическими актами вступления во владение (имевшими место в ходе экспедиций Дж. Кабота, Фробишера, Гилберта, Амадаса и Барлоу), за которыми не последовало никаких «реальных» действий. Французский историк Э. Лабулэ раздраженно отмечал, что Англия, пользуясь принципом «реального владения» в своих столкновениях с Испанией, «никогда не признавала его во всех своих столкновениях с Францией на американской почве».[331]

Поскольку в течение полутора веков существование в Северной Америке владений Лондона и Парижа было фактом, с которым, несмотря на все доказательства и хартии, приходилось считаться, большое значение имел вопрос о территориях, занимаемых английскими и французскими колониями, и границах между ними. В дальнейшем мы подробно рассмотрим переговоры и дискуссии по этому поводу, а пока отметим, что обе стороны всегда стремились доказать, что они «реально» занимают и контролируют как можно большую территорию и преуменьшить размеры владений соперника. Так, английский автор XVIII в., стремясь преуменьшить сферу влияния французов в Северной Америке, писал: «Разве мы найдем Новую Францию и Луизиану вне пределов досягаемости больших пушек фортов на реке Св. Лаврентия и Миссисипи?».[332] В свою очередь, во французском справочнике для моряков, изданном во второй половине XVII в., говорилось: «… под именем Канада мы [французы. — Ю. А.] понимаем Новую Бретань, Сагене, собственно Канаду, Акадию, Страну Гуронов, Страну Ирокезов, Новую Шотландию, Новую Англию, Новые Нидерланды».[333]

Важным средством пропаганды истинных и мнимых достижений той или иной державы на колониальном поприще и одновременно наглядным свидетельством ее притязаний служили географические карты (рис. 4), которые порой изображали не реальную ситуацию (хотя бы в том виде, в котором это можно было сделать с учетом географических знаний того времени), а такую картину, какую хотели увидеть их авторы. Конечно, многие картографы искренне стремились к объективности, однако в данном случае нас интересуют не они, а как раз их более пристрастные и/или политически ангажированные коллеги.

Чаще всего авторы карт манипулировали с названиями, имеющими не только географический, но и явный политический смысл — «Вирджиния», «Новая Шотландия», «Новая Франция», «Канада» и т. п. Так, на некоторых английских и голландских картах XVII — начала XVIII в. названия «Канада» и/или «Новая Франция» помещались только на правом берегу реки Св. Лаврентия, тогда как «английские» названия покрывали всю остальную часть континента. Такую картину можно увидеть на картах С. Пёрчеса (1625), Р. Дадли (1646), Дж. Ли (1685), Х. Молла (1715) (см. карту 3).[334] Название «Вирджиния» зачастую (особенно в первой половине XVII в.) распространялось на всю Северную Америку к северу от Флориды (карты Де Лаэ (1625), Меркатора (1633), Блаэ (1640)).153

Другое «говорящее» название «Новая Британия», изначально относившееся к северной оконечности Лабрадора, на некоторых картах стало перемещаться к югу, охватывая весь полуостров (иногда вплоть до залива Св. Лаврентия). Это хорошо видно при сравнении в целом очень достоверной и объективной (для своего времени) карты Хондиуса (1640; см. карту 4), а также карт Шагена (1671), Сенекса (1710) и др.[335]

Авторы французских и «профранцузских» карт, наоборот, стремились максимально сократить размеры английских владений и соответственно расширить пределы территорий, считающихся, пусть и на бумаге, владениями Парижа. Хотя вплоть до 1670-1680-х годов французы имели весьма смутное представление о том, что именно находится за Великими озерами, на картах Н. Сансона (1650), П. Дю Валя (1653), Ф. Дю Крё (1660), Висхера (1680) практически все внутреннее пространство Североамериканского континента включалось в состав владений Парижа, тогда как «Вирджинии» отводилась узкая прибрежная полоса (особенно у Висхера).[336] Такая картина стала еще более распространенной после того, как французы на практике начали освоение долины Миссисипи. И хотя на рубеже XVII-XVIII вв. французские поселения долины реки Св. Лаврентия и форты в Луизиане были практически никак не связаны друг с другом и между ними простирались колоссальные массивы неосвоенной территории, на картах Г. Делиля (1703), Л. Аннепена (1704), Сансона (1705) и даже на упоминавшейся нами английской карте Сенекса (1710) «Канада»/«Новая Франция»/«Луизиана» граничат с Флоридой и Новой Мексикой.[337]

Следует также учитывать, что на всем протяжении XVII в. и в Европе и в самих колониях имелись весьма смутные представления о реальной протяженности североамериканского континента, его истинных очертаниях и географии его внутренних районов. Известия о новых открытиях распространялись медленно (а иногда не распространялись вообще), в результате чего многие ложные представления продолжали спокойно существовать даже после того, как они были опровергнуты на практике. Так, европейские географы и картографы долгое время были убеждены, что массив суши, расположенный между Флоридой и Калифорнией (существование которого было доказано еще испанскими экспедициями середины XVI в.), резко сужается где-то под 40° с.ш., после чего Северная Америка представляет собой лишь неширокий перешеек, омываемый с запада «Южным морем» (или «Морем Веррацано»), являющимся заливом Тихого океана.[338] Открытие французами системы Великих озер и территорий, расположенных к югу и западу от них (в том числе открытие Миссисипи и ее крупнейших притоков) свидетельствовало о том, что североамериканский континент в умеренных широтах не столь узок, как предполагалось. Однако в Англии результаты путешествий Долье де Кассона, Галина, Сен-Люссона, Перро, Жолье, Маркетта, Ла Саля и др. поначалу остались незамеченными. Уже упоминавшийся нами Уильям Блэтуэйт (фактический руководитель секретариата «Лордов торговли» в 1675-1696 гг. и член Совета по торговле и колониям в 1696-1700 гг.) пользовался картой Северной Америки из выпущенного в 1650 г. памфлета Э. Уильямса «Торжествующая Богородица, или Полностью и истинно оцененная Вирджиния», где Тихий океан был показан сразу за Аппалачами.[339]