Данная работа не касается проблем внешней политики Руси, поскольку они достаточно изучены в книге К. В. Базилевича[1].

Автор сознает, что его книга далеко не исчерпывает всех вопросов темы, оставляет много пробелов и темных мест. Он рассматривает свою книгу только как некоторый итог того, что сделано до сих пор в области изучения проблемы формирования Русского централизованного государства, и как призыв к дальнейшему исследованию этой проблемы.

Автор приносит большую благодарность всем товарищам, оказавшим ему помощь в подготовке настоящей монографии.

Попытки осмыслить ход объединения русских земель в одно централизованное государство делались с момента его возникновения. Феодальную историографию до XVIII в. отличают: 1) провиденциализм как система философского (богословского) мышления, утверждающего подчиненность человеческих действий божественному предначертанию; 2) интерес к истории государства, воплощаемого в личностях отдельных правителей, как основных деятелей исторического процесса, — интерес, вытекающий из классовых основ идеологии феодалов, для которых народные массы не являются субъектом истории.

В общерусском летописном своде конца XV в. проводятся три основные для феодальной историографии идеи образования единого государства на Руси. Они характерны для тех представителей господствующего класса, которые были заинтересованы в ликвидации политической раздробленности.

Первая идея обосновывала непрерывность и преемственность власти русских князей, правивших сначала в Киеве, затем во Владимире, наконец, в Москве. Автор свода связывает этапы эволюции великокняжеской власти со сменой государственных центров Руси: Киев-Владимир-на-Клязьме — Москва. Так, под 1169 г., после описания похода Андрея Боголюбского на Киев, в своде указано: «В се же лето наста княженье Володимерьское князем Андреем Юрьевичем…». Особо отмечено в памятнике время правления «великих князей володимерьских и новогородских и всеа Руси от великого князя Ивана Даниловича…» (Калиты)[2].

Второй идеей надо считать представление о вотчинном характере московского единодержавия. Образование единого Русского государства, согласно концепции свода, — результат собирания московскими князьями своих наследственных владений («отчин»), подчинение их своей «воле». Например, о включении Новгорода в состав единого Русского государства говорится, что Иван III «…отчину свою Великы Новгород привел в всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве»[3]. Это — применение к явлениям политической жизни характерных для господствующего класса представлений о феодальной собственности на землю.

Третьей важной идеей общерусского свода конца XV в. является мысль о том, что образование на Руси единого государства связано с борьбой против иноземных захватчиков. В памятнике указаны два наиболее важных, с точки зрения составителя, акта этой борьбы: поход в 1380 г. русского войска под руководством Дмитрия Донского против татарских полчищ Мамая и походы Ивана III на Новгород в 70-х годах XV в. Последние, согласно концепции летописного свода, вызваны изменой новгородцев, их обращением за помощью в Литву. Как Дмитрий Донской пошел войной «на безбожного Мамая», так и Иван III двинул свои силы на новгородцев, «яко на иноязычник и на отступник православна»[4]. Отсюда ясно, что в сознании составителя летописного свода конца XV в. задачи объединения русских земель связывались с их освобождением от татаро-монгольского ига, от власти Литвы, а борьба с Золотой ордой и Литвой расценивалась как борьба православной веры со всеми ее противниками.

Эти идеи общерусского летописного свода конца XV в. повторены в Воскресенской летописи — памятнике 40-х годов XVI в.[5]

Вопрос об образовании единого Русского государства трактуется не только в летописных сводах. В конце XV в., в княжение Ивана III, было создано произведение, излагавшее официально признанную московской великокняжеской властью концепцию политической истории Руси. Это — так называемое «Сказание о князьях владимирских»[6]. В этом памятнике речь идет о происхождении власти русских князей, которые расцениваются как преемники древнеримских кесарей и византийских императоров. Согласно «Сказанию», римский кесарь Август, который «пооблада всею вселенною», якобы совершил раздел своих владений, передав часть их («Прусскую землю») своему «сроднику» Прусу. Потомком Пруса, а следовательно, представителем «рода римска царя Августа», был Рюрик, призванный на княжение в Новгород и ставший родоначальником русских князей[7]. Так генеалогически «Сказание» связывает династию, княжившую на Руси, с родом римского императора Августа, делая отсюда соответствующий политический вывод: Русское государство преемствен-но восприняло от древней Римской империи ту роль, которую она когда-то играла на всемирно-исторической арене.

Эта преемственность, по мысли «Сказания», выразились также и в получении русскими князьями от римских кесарей знаков царского достоинства как внешнего свидетельства полноты власти русских князей и независимости от других государств. Эти знаки, как утверждает автор «Сказания», были добыты киевским князем Владимиром Всеволодовичем (XII в.), совершившим поход на Царьград. В дальнейшем царским венцом, переданным Владимиру Всеволодовичу византийским императором Константином Мономахом, стали венчаться «на великое княжение русское» «великии князи владимирстии»[8].

Значительный интерес в качестве памятников феодальной историографии представляют хронографы. Хронограф редакции 1512 г., пытаясь осветить ход мировой истории с позиций ортодоксального православия, рассматривает исторический процесс как смену царств, имевших мировое значение (Израиль, Греческое царство, государство Египетских Птолемеев, Римская империя, Византия). Возвышение и гибель этих царств вследствие божественного предначертания составляют содержание всемирно-исторического процесса. В Хронографе проводится идея, что с падением под турецким натиском православных «благочестивых царствий» («Греческого», «Серпьского» и многих иных) единственным центром православия осталась Русская земля, которая «растет, и младеет, и возвышается»[9].

Таким образом, расценивая с религиозно-богословских позиций образование и расширение единого Русского государства в конце XV — начале XVI в. как факт всемирно-исторического значения, автор Хронографа подчеркивает идею преемственности: Русь наследовала от Византии роль защитницы православной веры во всем мире. В то же время возвышение единого Русского государства, согласно общей концепции Хронографа, это конечное звено в длинной цепи мировой истории, предыдущие звенья которой (ранее существовавшие царства) рассыпались.

Идеология Хронографа и хронографический прием рассмотрения материала русской истории (на фоне всемирно-исторических событий) нашли отражение в интересном памятнике феодальной историографии — Никоновском летописном своде (40–50-е годы XVI в.). Специальные статьи этого свода в соответствии с общими представлениями, типичными для феодальной эпохи, воплощающими исторический процесс в лицах князей и царей, содержат генеалогию «князей русских» (от Рюрика до Ивана III). Эта генеалогия дается на полотне всемирной истории: перечисляются цари иудейские, египетские (Птолемеи), римские, византийские. Для летописца, ревнителя православия, главное в цепи всемирно-исторических событий — падение Византии и выдвижение на ее место в роли мировой православной державы Руси. Отсюда и его особое внимание к «царям, царствующим в Констянтинеграде», среди которых были «православнии же и еретици»[10].