Новгородское правительство решило провести денежную реформу. Специально выделенным денежным мастерам было поручено (под контролем посадников, тысяцких, веча) произвести перечеканку, монеты, вернувшись к тому весу, который был принят до ее порчи. С населения, приносившего монету для перечеканки, бралась специальная пошлина. Это привело к новым убыткам для горожан и крестьян, которые при перечеканке неполноценной монеты в полноценную получали денежную сумму меньшей номинальной стоимости по сравнению со сдаваемой на монетный двор, а кроме того, платили особую пошлину государству. Поэтому летописец говорит, что в связи с денежной реформой в Новгороде «бысть крестьяном скорбь велика и оубыток в городе и по волостем». Память о народном бедствии, по словам летописца, не забудется вовеки («да и сие не забвено будет и в последних родех»)[2299].

В дальнейшем выяснилось, что при перечеканке денег были допущены новые злоупотребления, о которых в Новгородской четвертой летописи сказано следующее: «того же лета новгородци охулиша сребро, рубли старыя и новыя; бе денежникам прибыток, а сребро пределаша на денги, а у денежников поимаша посулы»[2300]. Н. Д. Мец считает, что в данном случае речь идет о порче металла, из которого выделывалась монета[2301]. Виновниками такой порчи были бояре, под контролем которых работали денежники. Подкупив бояр, денежники получили большую прибыль от перечеканки денег. А народ снова оказался ограбленным. Опять поднялись цены на продукты. Собравшись на вече, народ потребовал ответа за совершенные преступления от посадника Сокиры, а тот в свою очередь решил свалить ответственность на «ливца и весца серебряного» Федора Жеребца. Напоив последнего вином, очевидно, с тем чтобы он давал показания в нужном для посадника направлении, Сокира привел его на вече. Там денежник был подвергнут публичному допросу («…начаша сочити: на кого еси лил рубли?»). Население требовало, чтобы он назвал имена тех, кто вместе с ним обманывал народ или покрывал его злоупотребления. По словам Новгородской четвертой летописи, «ябедники и посулники радовахуся, толко бы на кого выговорили». Федор Жеребец оговорил 18 человек в качестве соучастников своего преступления по порче монеты. Народ казнил их, сбросив с Волховского моста в реку, конфисковал их имущество, как находящееся в их домах, так и спрятанное в церквах. Перепуганные бояре, вместе с Федором замешанные в порче монеты, но пока уцелевшие, стали требовать от него (под угрозой смерти), чтобы он взял вину на себя и других денежников. По-видимому, под воздействием «безправдивых бояр» Федор Жеребец заявил на вече: «на всех есми лил и на вси земли, и весил с своею братьею ливци». Словом, он признал, что порча монеты приняла широкие размеры. Жеребца казнили, поделив в церкви его имущество. Но в Новгороде долго продолжался «мятежь велик». «Тогда бе всь град в сетовании мнози…»[2302].

В 1443 г. произошли волнения в Можайске, куда пришло много голодных людей из Твери[2303].

В условиях обострения классовых противоречий на Руси развертывался третий этап феодальной войны. Большое влияние на ее ход оказало поражение, понесенное Василием II от татарского войска под Суздалем. От Суздаля татары отправились через Владимир и Муром к Нижнему Новгороду. Оттуда Орда Улуг-Мухаммеда отошла в августе 1445 г. к Курмышу. Василия II и князя Михаила Андреевича татары захватили с собой. Поражение и пленение великого князя использовал в своих интересах Дмитрий Шемяка, который завел сношения с Улуг-Мухаммедом. Летописи говорят о том, что последний прислал к Дмитрию Шемяке посла Бегича. Речь шла, очевидно, о признании ханом Шемяки в качестве великого князя всея Руси. По словам Симеоновской и некоторых других летописей, Шемяка «рад быв, и многу честь подав ему [ханскому послу], желаше бо великаго княжениа, и отпусти его с всем лихом на великаго князя…». Львовская летопись прямо говорит, что Шемяка отпустил от себя Бегича, условившись с ним о том, «чтобы великому князю убиену быти, а ему сести на великом княжении»[2304]. Вместе с Бегичем Дмитрий Шемяка отправил к Улуг-Мухаммеду своего дьяка Федора Дубенского, который должен был договориться с ханом о том, чтобы «князю великому не выити на великое княжение». Великокняжеский стол рассчитывал занять Шемяка.

Бегич несколько задержался в Муроме, а в Орде Улуг-Мухаммеда прошел слух, что он убит. Между тем Василию II удалось договориться с Улуг-Мухаммедом об отпуске его из плена и о разрешении ему вернуться на великокняжеский стол. Великий князь принял на себя тяжелые обязательства в отношении Улуг-Мухаммеда, обещав ему внести за себя большой денежный выкуп («дати ему с себе окуп сколко можеть») и (как видно из дальнейших событий) передать татарским князьям ряд русских городов в кормление. На таких условиях Улуг-Мухаммед в октябре 1445 г. освободил Василия II, князя Михаила Андреевича «и прочих, колико их с ними было». Вместе с освобожденными русскими князьями хан послал «послов своих, многых князей с многыми людьми»[2305], которые рассчитывали поживиться за счет русского населения.

Во время пребывания Василия II в татарском плену Дмитрий Шемяка, помимо переговоров с Улуг-Мухаммедом, делал и другие шаги к занятию великого княжения. Так, им был заключен договор с князьями Василием и Федором Юрьевичами, внуками суздальского князя Василия Кирдяпы. Основная политическая цель договора сводилась к восстановлению под властью двух названных лиц Нижегородско-Суздальского княжества в старых территориальных пределах времени Дмитрия Константиновича, на правах великого княжения. Принимая во внимание, что Нижний Новгород был пунктом, где в 30–40-х годах XV в. укрепился Улуг-Мухаммед со своей Ордой, можно думать, что проект о реставрации великого Нижегородско-Суздальского княжества был с ним согласован. Характерно, что суздальским князьям, по рассматриваемой докончальной грамоте, было предоставлено право самостоятельных сношений с Ордой: «а Орда нам, господине, знати собою»[2306]. Очевидно, в программу Шемяки входило расчленение государственной территории, находившейся под властью московских князей, на самостоятельные княжества.

О возвращении Василия II на Русь в ряде летописных сводов содержатся очень краткие известия: «того же лета выиде князь великыи»; «тое же осени выиде из Орды князь великии Василеи Васильевичь и с ним князь Михаило Андреевич». В Тверском сборнике при всей лаконичности сообщения о выходе Василия II из татарского плена правильно схвачено основное: освобождение великого князя дорого обошлось русскому народу, который должен был доставить средства, необходимые для его выкупа («…приихал из Орды на Москву князь великии Василеи Васильевичь, а с ним татарове, дани имати великиа, с себе окуп давати татаром»)[2307].

В ряде московских летописных сводов приход на Русь Василия II изображается подробно и тенденциозно, как радостное событие для всего русского народа. Такая нарочитая трактовка событий, очевидно, объясняется тем, что авторитет Василия II в различных общественных кругах в это время был сильно подорван и его военными неудачами, и его связями с татарскими князьями. Поднимая престиж незадачливого князя, московские летописцы выполняли в интересах тех феодалов, которые были сторонниками государственной централизации, определенную классовую и политическую задачу: они возвеличивали великокняжескую власть и подчеркивали ее якобы общенародный характер.