В начале 40-х годов XV в. новгородские бояре поддерживали Дмитрия Шемяку в его борьбе с московским великим князем. Не совсем ясны обстоятельства, вызвавшие в это время ссору Василия II с Дмитрием Шемякой. Но, очевидно, последний завел политические связи в Москве, организовав заговор против великого князя. Это видно из сообщений летописей о том, что Василий II в 1441–1442 гг. двинул рать против Шемяки к Угличу, а после этого велел подвергнуть в Москве наказанию Кулудара Ирежского и лишил его должности дьяка. Судя по Ермолинской летописи, Кулудар Ирежский был сообщником Дмитрия Шемяки «и подал ему весть» о том, что Василий II хочет застать его врасплох в Угличе. Дмитрий Шемяка бежал в пограничную с Новгородом территорию — в Бежецкий Верх. Новгородское правительство согласилось дать ему убежище. Но затем в союзе с князем А. В. Чарторыйским Дмитрий Шемяка совершил неожиданно поход к Москве, дошел до Троице-Сергиева монастыря и здесь заключил (при посредничестве игумена Зиновия) мир с Василием II[2277].

С Московским княжеством у Новгорода продолжались осложнения. Учитывая литовскую ориентацию части новгородского боярства, Казимир IV в середине 40-х годов XV в. поставил перед новгородским правительством вопрос о переходе Новгорода под власть Литвы. «А из Литвы князь великыи Казимир приела в Новгород, а ркя тако: возмите моих наместников на Городище, а яз вас хочю боронити; а с князем есмь с московьскым миру не взял вас деля»[2278]. К этим же годам относится договор Казимира IV с Новгородской феодальной республикой, согласно которому он получил право собирать «черный бор» с некоторых Новгородских волостей и держать своих тиунов в Новгородских пригородах[2279].

С середины 40-х годов XV в. начинается третий этап той решительной феодальной войны, которая предшествовала образованию Русского централизованного государства. В это время война принимает, пожалуй, наиболее острый характер. В третий раз (и теперь на более длительный срок, чем в первые два раза) Москва переходит в руки представителя удельного галицкого княжья. В это время война по-настоящему всколыхнула все общественные слои, вылилась в ряд острых социальных столкновений. И самое, по-моему, главное заключается в том, что стало намечаться перерастание войны феодальной, внутриклассовой в войну гражданскую. И это обстоятельство послужило существенной причиной, заставившей феодалов прекратить свои внутренние распри, закончить феодальную войну. Это обстоятельство послужило важным фактором, содействовавшим государственной централизации.

Наиболее крупными антифеодальными движениями 40-х годов XV в., принявшими народно-освободительный характер, были восстания в Смоленске в 1440 г.[2280] и в Москве в 1445 г.

Толчком к восстанию в Смоленске послужило убийство в 1440 г., на вербной неделе, в Литве, в Троках, великого литовского князя Сигизмунда Кейстутьевича. В «Литовской земле» тогда началась «замятня великая» («мятежь великь») — борьба между различными группами феодалов по вопросу о кандидате на литовский великокняжеский стол. В связи с данными событиями летописи рассказывают, что поставленный в свое время в Смоленск Сигизмундом воевода Андрей Сакович, узнав о гибели этого князя, потребовал, чтобы смоленское население принесло присягу на верность Литовскому государству («и поча приводити ко целованию смолнянь»). Воевода настаивал, чтобы смольняне взяли на себя следующие обязательства: 1) признать того князя, который будет избран литовскими панами («…чтожь князи литовъски и паны, вся земля Литовъская, кого посадять на Вилни на великомь княжени», «а великого князя литовского вам собе за государя имети…»); 2) не выходить из состава Великого княжества Литовского («и вамь от Литовьскои земли не отступати и от великого князя литовьского, а ко иному не приступати…»); 3) подчиняться (до избрания нового литовского князя) власти управлявшего Смоленском воеводы Андрея Саковича («а мене вамь в себе держати воеводою, доколе сядеть на Вилни князь великыи»)[2281].

Не совсем ясно, кто был инициатором привода жителей Смоленска к присяге. Великокняжеский стол ведь пока пустовал и «крестоцелование» должно было в силу этого иметь безличный характер. Демонстрировалась верность не определенному князю, а Литовскому государству и, следовательно, всем властям, это государство представляющим. Принимая во внимание, что в Литовском государстве в указанное время происходила «великая замятня», можно думать, что поторопились с организацией присяги населения по собственной инициативе Андрей Сакович и бывшие с ним в Смоленске литовские бояре. Им было необходимо обеспечить повиновение себе смольнян в период начавшегося в Литве междоусобия и ослабления центральной власти. Важно было заставить смоленское население признать выдвинутый Андреем Саковичем довод: он назначен предыдущим князем, и, пока в Литве не выбран новый правитель, это назначение сохраняет силу.

Вряд ли, конечно, можно считать, что присяге придавалось лишь формальное значение. Очевидно, как это и показали ближайшие последовавшие события, население Смоленска было неспокойно. Имелись основания ждать с его стороны движения протеста против литовских властей, причем это движение могло принять характер национальный (стремление освободиться от иноземной зависимости и перейти под власть Руси) и социальный (борьба с феодальным гнетом). Поэтому литовской администрации было важно внести раскол в среду смоленских жителей, привлекши на свою сторону в первую очередь местную феодальную знать. По-видимому, эту задачу удалось разрешить, но тем не менее спокойствие в городе сохранялось недолго.

Церемония принятия смольнянами присяги прошла, если верить летописи, без каких-либо проявлений недовольства со стороны населения. Присягали смоленский епископ Симеон, представители светских феодальных верхов («князи и бояре»), привилегированные городские мещане («местичи»), рядовая масса ремесленного населения города («черные люди»). Все жители Смоленска обязались повиноваться воеводе («присягнули на том и святость целовали — пана Андрея держати в себе воеводою почесно на Смоленску») и не выходить из литовского подданства («Вилни не отступати»)[2282]. А не более чем через две недели после того, как было проявлено, согласно летописи, такое единодушие жителей Смоленска в признании литовского господства, в городе вспыхнуло антифеодальное восстание, направленное против литовской администрации и местного, смоленского, боярства! Почему же столь быстро и столь резко изменилось настроение основной массы горожан?

По-видимому, сообщаемым летописью в трафаретных выражениях сведениям о единстве смольнян по вопросу о верности Литовскому государству и воеводе и о том, что они неожиданно «присягу свою переступили», нельзя безусловно доверять. Недовольство литовским господством, надо думать, накапливалось давно. Известие о гибели великого литовского князя и о начавшейся в связи с этим в Литве «замятие» должно было возбудить какие-то надежды на возможность освободиться от иноземного владычества. Но пути и средства к этому были неясны. Горожане не были готовы к выступлению против литовской администрации. С другой стороны, очевидно, соответствующую мобилизацию сил феодалов провел Андрей Сакович. Большинство русских феодалов, боясь движения враждебных им социальных элементов, приняло его сторону. В таких условиях горожане были вынуждены присягнуть на подданство Литве. И в то же время они, по-видимому, стали готовиться к выступлению против литовской администрации и поддерживавших ее русских бояр.