Но, пойдя, вероятно, вынужденно, на последнее условие, Олег Иванович, по-видимому, очень скоро отказался его выполнить. Это, надо думать, и вызвало посылку в 1371 г. Дмитрием Ивановичем рати под предводительством Д. М. Волынского против рязанского князя. У Скорнищева произошла битва между московскими и рязанскими войсками, окончившаяся поражением последних. Летописи в тоне политической сатиры рассказывают о том, как рязанцы хвалились голыми руками захватить москвичей: «не емлите с собою доспеха, ни щита, ни копиа, ни иного оружиа, но токмо емлите с собою едины оужница кождо вас, им же вы есть вязати москвичь, понеже суть слаби и страшливы и не крепци». Далее указывается, сколь поспешной оказалась такая похвальба, ибо победили москвичи[1853]. Сопоставляя этот летописный текст с другим (под 1353 г.), где также дается нелестная оценка рязанцев в связи с рассказом о их набеге на Лопастну, можно предположить, что в составе ряда летописей до нас дошли остатки какого-то произведения, в котором говорилось о московско-рязанских отношениях в 50–70-х годах XIV в. Вероятно, это произведение возникло в среде московских горожан, и в нем проявилось отрицательное отношение к рязанскому боярству. Нельзя ли предположить, что в основе предполагаемого памятника политической литературы лежат события, связанные с убийством московскими боярами в 1357 г. тысяцкого Алексея Хвоста и их отъездом в Рязань, где у них были связи в местной боярской среде?

После победы московского войска над рязанским под Скорнищевым рязанским князем с помощью московских военных сил стал Владимир Ярославич пронский. Но в 1372 г. он был изгнан оттуда Олегом, как думает А. Н. Насонов, при помощи Мамая[1854]. Однако последнее мало вероятно, так как уже в 1373 г. Мамай совершил набег на Рязанскую землю, во время которого татары «грады пожгоша, а людии многое множество плениша и побиша, и сътворше много зла Христианом и поидоша въсвояси»[1855]. Военные силы, приведенные Мамаем в Рязанскую землю, были, по-видимому, столь значительны, что его набег насторожил московского великого князя. Последний вместе со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем двинул рать к Оке, чтобы помешать Мамаю переправиться в центральные русские земли.

70-е годы XIV в. — важный этап в развитии русско-ордынских взаимоотношений, ознаменованный подъемом народно-освободительной борьбы, которая скоро привела к решительной схватке Руси с мамаевой Ордой на Куликовом поле в 1380 г. Но этой схватке предшествовали еще две битвы: на реках Пьяне и Воже.

В конце 70-х годов XIV в. усилились татарские набеги на окраинные русские княжества: Суздальско-Нижегородское и Рязанское. В то же время и крепнувшая Русь активизировала борьбу с Ордой.

В 1377 г. предпринял поход на Нижний Новгород ордынский царевич Арапша (Араб-шах). Узнав о готовящемся татарском набеге, суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович сообщил об этом в Москву великому князю Дмитрию Ивановичу. Тот двинулся с большим войском к Нижнему Новгороду. Но там еще не было слышно о. приближении Арапши. Тогда великий московский князь послал ему навстречу ряд приведенных с собой полков (владимирский, переяславский, юрьевский, муромский, ярославский), а сам вернулся в Москву. Представляется совершенно очевидным, что московское правительство в рассматриваемое время уже не ограничивается оборонительными мероприятиями в целях защиты русских рубежей от татаро-монгольских вторжений, а, желая предупредить эти вторжения, переходит в наступление против Орды. Напрашивается и другой вывод: московское правительство все более стремится подчинить своему политическому влиянию великое княжество Суздальско-Нижегородское и сделать его своим форпостом в борьбе с Ордой.

Вместе с войсками, отправленными против Арапши великим московским князем, выступили и суздальско-нижегородские полки во главе с местными князьями Иваном Дмитриевичем (сыном Дмитрия Константиновича) и Семеном Михайловичем. Летописи подчеркивают многочисленность русских вооруженных сил, брошенных на неприятеля («и бысть рать велика зело»). Когда русское войско переправилось через реку Пьяну, к нему пришло известие, что царевич Арапша находится сравнительно далеко, на Волчьей воде. Согласно Рогожскому летописцу, Симеоновской, Новгородской четвертой летописям, эта весть оказала разлагающее влияние на русскую рать. Не чувствуя опасности, воины под влиянием и по примеру своих руководителей допустили оплошность («оплошишася»), обнаружили беспечность и недостаток бдительности («и небрежением хожаху»). Они сложили свои доспехи на телеги и спрятали в походные мешки, оружие их не было в боевой готовности («доспехи своя въскладоша на телеги, а ины в сумы, а у иных сулици еще и не насажены бяху, а щиты и копиа не приготовлены»). Поскольку было жарко, воины разъезжали, расстегнувшись и сбросив с плеч свои одежды («а ездят, порты своя с плечь спущав, а петли ростегав, аки роспрели, бяше бо им варно, бе бо в то время знойно»). Раздобыв мед и пиво, ратники без меры напились и совершали разъезды в пьяном виде («а где наехаху в зажитии мед или пиво, и испиваху до пиана без меры, и ездят пиани…»). «По истине за Пианою пиани», — язвительно замечают летописи, допуская каламбур, построенный на созвучии слов. Что касается «старейшин», князей, «бояр старейших», «вельмож», воевод, то они не подавали примера честного исполнения ратного долга и, чувствуя себя не как на войне, а как дома, потешались охотой («те все поехаша ловы деюще, утеху си творяще, мнящеся, акы дома»)[1856].

Рассказ Рогожского летописца, Симеоновской и Новгородской четвертой летописей имеет характер политической сатиры, причем довольно острой. Имеются все основания думать, что этот памфлет вышел из среды нижегородских горожан, пострадавших от беспечности, проявленной князьями и воеводами на реке Пьяне, ибо русское войско было там разбито татарами, которые затем напали на Нижний Новгород и разорили его. Мораль рассмотренного летописного рассказа ясна; в нем высмеиваются феодальные вооруженные силы, действовавшие за рекою Пьяной, как небоеспособные. Демократическая направленность сатиры выступает из тех выпадов, которые специально предназначены в адрес военачальников, возглавивших полки, посланныё против Арапши.

Коротко рассказ Рогожского летописца, Симеоновской и Новгородской четвертой летописей изложен в Тверском сборнике.

Несколько иной вариант повести о битве на реке Пьяне находим в летописях Софийской первой, Воскресенской, Типографской[1857]. Здесь также осуждается беспечность русского ополчения, но отсутствуют обличения князей, воевод и старейшин. Следовательно, те демократические нотки, которые звучали в первоначальном сатирическом изображении действий руководителей русских военных сил, оказались заглушенными. В легкомыслии упрекаются теперь рядовые «ратные» люди, во «множестве» пришедшие за Пьяну. Перед нами явная переделка в интересах господствующего класса феодалов более ранней повести. Вина за поражение русских полков перенесена с военачальников на простых воинов. Такова социальная тенденция поздних московских летописных сводов второй половины XV в., к которым, вероятно, восходит разбираемая версия.

Особый вариант рассказа о событиях на реке Пьяне в 1377 г. содержится в летописях Ермолинской и Львовской[1858]. В них также сглажена социальная острота тех упреков, которые в произведении, пронизанном настроением горожан, были обращены к представителям феодального класса, оказавшимся в целом не на высоте в ответственный момент, когда их ждала встреча с сильным и хитрым противником. Но в рассматриваемых летописных памятниках еще нет тенденции к опорочению «множества ратных» (т. е. простых воинов), которая отличает позднейшее московское летописание. Ответственность за поражение русских военных сил на Пьяне возлагается персонально на суздальско-нижегородских князей Ивана Дмитриевича и Семена Михайловича. Подобная трактовка событий, очевидно, возникла в конце XIV в., в период борьбы московской великокняжеской власти за ликвидацию политической независимости княжества Суздальско-Нижегородского, и отражала точку зрения московского правительства. Конечно, в такой трактовке исчез социальный пафос Рогожского и сходных с ним летописцев, осуждающе звучавший в отношении всех феодальных руководителей ополчения, осрамившихся на Пьяне (без различия князей суздальско-нижегородских или московских). Памфлет на феодалов в целом, обладавших большой ратной силой, но из-за собственного легкомыслия наголову разбитых врагом и тем самым объективно оказавшихся виновниками поражения Руси, был подменен обвинительным актом, предъявленным сторонниками одной политической группировки (московских феодалов) другой феодальной группе, к которой принадлежали нижегородские князья.