Летопись указывает, что вражда Славенского конца и Софийской стороны продолжалась три дня: «Софеиская сторона хоти мьстити бещестие братьи своей, а Славеньская от живота и от голов». И в данном случае главное — размежевание населения по признаку не территориальному, а социальному. Бояре желают отомстить за бесчестие своей «братьи», черные люди отстаивают свои «головы». Наступательной стороной по-прежнему являются «славляне», которые уже и «мост [через Волхов] переметаша».
Развертывание классовой борьбы, по-видимому, таило серьезную угрозу для господствующего сословия. Поэтому и бывший и новый архиепископы (и Моисей, и Алексей) явились к месту вновь намечающегося сражения. Моисей прибыл для этого специально из монастыря, где он находился, оставив архиепископский пост. Судя по летописи, он обратился к новгородцам со словами: «Дети, не доспейте поганым похвалы, а святым церквам и месту сему пустоты; не съступитеся бится». По летописи, речь бывшего архиепископа якобы произвела такое впечатление, что враждующие между собой стороны сразу разошлись.
Конечно, летопись изображает все происшедшие события в слишком идиллических красках. Поэтому верить ей не следует. Но некоторые моменты летописного рассказа, безусловно, заслуживают внимания. Во-первых, важно, что Моисей понимал, что продолжение антифеодального восстания опасно для господствующего класса. Отсюда его колоритное выражение о «пустоте места сего», как несчастье, которого надо избежать. Во-вторых, его указание на то, что проявившаяся среди населения рознь наносит удар «святым церквам», как будто свидетельствует о некоторой связи антифеодального восстания 1359 г. с антицерковными выступлениями еретиков.
Разошлись восставшие, очевидно, не потому, что бывший архиепископ убедил их в несовместимости их действий с интересами церкви, а потому, что бояре пошли на какой-то политический компромисс с черными людьми относительно организации правительства. Так посадником был утвержден новый кандидат — Никита Матвеевич. Кандидатура Сильвестра Леонтьевича, по-видимому, удовлетворяла не всех черных людей. Неслучайно, уже вслед за тем как выступление Моисея, по версии летописи, успокоило народ, жители Софийской стороны (очевидно, рядовые горожане) «взяша села Селивестрова на щит, а иных сел славеньскых много взяша»[2066].
У нас нет прямых данных о деятельности стригольников и о связи их выступлений с другими формами народных движений вплоть до второй половины 70-х годов XIV в.
От 1375 г. сохранилось следующее известие Новгородской четвертой летописи и летописи Авраамки о казни в Новгороде стригольников. «Тогда стриголников побиша, дьякона Микиту, дьякона Карпа и третие человека его и свергоша их с мосту». В несколько ином варианте то же известие дано под 1376 г. в Воскресенской и Новгородской третьей летописях: «Того же лета побиша в Новегороде стриголников еретиков, диакона Никиту и Карпа простца, и третиего человека с ними, свръгоша их с мосту, развратников святыа веры Христовы». В Никоновской летописи о стригольниках говорится безъимянно: «новгородцы ввергоша в Волхов в воду стриголников еретиков», причем вслед за этим сообщением помещено евангельское изречение: «аще кто соблазнить единаго от малых сих, лутчи есть ему, да обвесится камень жерновный на выи его и потоплен будет в море»[2067]. В «Поучении» пермского епископа Стефана, направленном против ереси стригольников (около 1386 г.). эта ересь также связывается с именем Карпа: «последи же всех злая ересь прозябе от Карпа дьякона», «сю бо злую сеть дьявол положил Карпом стригольником»[2068].
Из приведенных, несколько противоречивых, текстов видно, что наиболее активными распространителями ереси в Новгороде были три лица, по своему социальному происхождению бывшие выходцами из среды духовенства и рядовых горожан («простець»).
О сущности учения новгородских стригольников, которое распространилось и в Пскове, судят обычно по вышеупомянутому «Поучению» Стефана и грамоте в Псков патриарха Нила (около 1382 г.)[2069]. Стригольники не признавали господствующую церковь, выступали против церковных иерархов разных рангов, считая их стяжателями, людьми недостойными. Патриарх Нил говорил про стригольников, что они «отлучишася собрныя апостольскиа церкви, вся еретики мняще, святителя, и священникы, и вся клирики, и прочаа люди христьяны, яко се поставляющия и поставляемыа, себе же токмо правоверных мняще». Патриарх Нил предупреждал тех, кто будет следовать учению стригольников, что их ждет участь отщепенцев от христианства: «…да ся помалу оставят и от христьанства и церковнаго священия яже святители и священници подают людем, еже без сих не мощно коегождо спасениа имети надежда»[2070].
На выступления стригольников против церковной иерархии, сопровождавшиеся критикой всех лиц, облеченных духовным саном, указывает Стефан Пермский. Он в мрачных красках рисует образ дьявола, «воздвигшего» стригольников «на правоверную веру» и их устами «оклеветавшего» «весь вселеньскый събор, патриархов, и митрополитов, и епископов, и попов, и весь чин священничьскыи, яко не по достоянию поставляеми…». Борьбу стригольников против «священнического чина» Стефан Пермский объясняет чувством зависти к тем, кто к этому «чину» принадлежит, и желанием занять их место. «Завистию бо стрекаеми вы, стригольницы, востасте на святители и на попов, сами себе хотяще прехватити честь»[2071]. Несмотря на весь субъективизм подобной трактовки Стефаном побудительных мотивов проповеди стригольников, из его слов нельзя не вывести заключения, что он близок к оценке этой проповеди как борьбы с общественным неравенством.
Стефан приводит характеристики, дававшиеся стригольниками служителям церкви: «не достойни суть, духъпродавци суть», «недостоин есть патриарх, недостойни суть митрополита…» Главным образом стригольники ставили в вину представителям господствующей церкви мздоимание. «Глаголют бо стригольницы о нынешних святителех и о попех: недостойны де их службы, яко не стяжаша, но имения взимають у хрестьян, подаваемое им приношение за живыя и за мертвыя»[2072].
Стригольники отрицали необходимость тех религиозных действий, которые представители господствующей церкви расценивали как «таинства»: причастия, заупокойных церемоний и молитв[2073].
Стефан Пермский касается не только негативной стороны учения стригольников, заключающейся в критике ими иерархической структуры господствующей православной церкви, ее догматов и обрядов. Из «Поучения» Стефана можно уловить и некоторые позитивные черты мировоззрения стригольников. В их проповеди выступают известные элементы рационализма, выражающиеся в стремлении средствами человеческого разума разгадать тайны мироздания, которые, согласно учению господствующей церкви, доступны не рассудку, а только лишь вере. Поэтому Стефан и считает стригольников последователями дьявола, внушившего библейскому Адаму мысль вкусить плод от древа познания добра и зла: «послушай мене, не яжь от древа животнаго, но яжь от древа разумнаго; аще не сне́си от древа разумнаго, не разумети ти ни добра, ни зла»[2074].
Отрицая существующую в православной церкви иерархию, стригольники считали, что духовные наставники должны выбираться самим народом из своей среды. «Тако и ныне стригольницы ни священна имущи, ни учительскаго сана, сами ся поставляют учители народа от тщеславия и высокоумия, и слушающе их сводять в погибель»[2075].
