Более правдоподобен, на наш взгляд, рассказ Ермолинской летописи. Он отличается от рассказа Симеоновской летописи и Рогожского летописца в ряде моментов. Во-первых, по Ермолинской летописи, обман татарами князя сопровождался обманом ими же русского народа. Для того чтобы Остей согласился выйти к ордынским князьям, надо было добиться согласия на это со стороны горожан, которое могло быть выражено, очевидно, лишь в форме вечевого приговора. И это вполне понятно. Верховной властью в городе в данный момент было вече. Оно пригласило князя, который ему подчинялся, перед ним отвечал. Сопровождать его к хану должна была депутация горожан.
Второе, что подчеркивает Ермолинская летопись, — это то, что уговорить жителей Москвы выйти из города вместе с князем оказалось не так легко. Они проявили естественное недоверие. Чтобы рассеять его, ордынцы прибегли к посредничеству пришедших под Москву с Тохтамышем нижегородско-суздальских князей Василия и Семена Дмитриевичей, которые под присягой подтвердили москвичам, что им нечего бояться. Таким образом, нижегородско-суздальские князья пригодились хану. Совершая предательство, они, очевидно, рассчитывали, что оно будет вознаграждено.
Третье, что обращает на себя внимание в рассказе Ермолинской летописи, это — характер ханского требования, предъявленного москвичам. В летописной передаче оно звучит так: «Вас, людей своих, хощет жаловати царь, неповинни бо есте, не достоини смерти, а ополчился есть на великого князя, а от вас ничего же иного требуеть, но токмо изыдете в стретение его со князем вашим, с легкими дары, хощеть бо град сеи видети, и вам всем дает мир и любовь»[1985]. Что, собственно говоря, значит эта декларация? Что подразумевают слова хана о его желании видеть Москву? Конечно, не всегда правомерно искать скрытый смысл в каждом летописном выражении. Рискованно излишне усложнять правосознание людей того времени. Наивно также думать, что, ведя вооруженную борьбу друг с другом, татары и русские уже тут же заготовили четкие формулы их будущих политических взаимоотношений. И тем не менее историк обязан раскрыть хотя бы общий смысл тех правовых и политических понятий, которыми оперировали обе стороны (и татары, и русские), хотя бы эти понятия и не выливались в отточенные и законченные параграфы юридических трактатов. Несомненно, хан, даруя (на словах) населению Москвы жизнь и снимая угрозу разорения города, требовал от москвичей покорности и признания своей зависимости от Орды. Речь шла о возвращении к порядкам, бывшим до Куликовской битвы. Определенный политический смысл должен был иметь акт признания главенства на Руси хана у стен Москвы — города, ставшего центром объединения русских земель, претендовавшего на роль столицы будущего единого государства, города, откуда в 1380 г. двинулись полки, нанесшие Орде решительный удар на Дону. В то же время, требуя лишь «легких даров», Тохтамыш предлагал горожанам почетные условия сдачи.
В словах Тохтамыша, что он считает виновным перед ним одного Дмитрия Донского, но не народ, чувствуется желание поссорить население Московского княжества с его князем. Можно ли думать, что этот мотив в ханской декларации произвел известное впечатление на москвичей? Рассуждая абстрактно, это, конечно, возможно. Ведь князь покинул (по каким причинам, это особый вопрос) Москву, оставил в трудных условиях горожан. Почему бы им со своей стороны не возложить всю ответственность перед Ордой на Дмитрия Донского? Однако подобные настроения трудно допустить, учитывая авторитет в народе великокняжеской власти. Очевидно, психология горожан, вынужденных согласиться на условия, предложенные Тохтамышем, была примерно такая: они не вдавались в существо претензий хана к их князю, считая, что нужно сохранить город, а князь по возвращении сам сумеет дать ответ Орде.
В Типографской, Новгородской четвертой, Воскресенской, Никоновской летописях слиты и несколько расширены приведенные выше рассказы 1) Ермолинской и 2) Симеоновской и Рогожской летописей. Принципиально нового материала здесь не содержится.
Весьма своеобразно передает речь татарских парламентеров, обращенную к московскому населению, Тверской сборник: «пришел царь своего холопа показнити Дмитриа, а ныне убегль, а царь вам повествует: аз не пришел улуса своего истер яти, — но соблюсти…»[1986]. Такие термины, как «улус» (повторенный в Никоновской летописи[1987]), придают этой речи оттенок близости к терминологии и понятиям татаро-монгольских ханов. Выражение «беглый холоп» применительно к московскому князю (которое должно было презрительно звучать в устах хана) воспроизводится тверским летописанием, чтобы подчеркнуть, что Дмитрий Донской, претендовавший на великокняжеский титул и политическое преобладание над всеми русскими князьями, в действительности — ордынский ставленник. В этом проявилось враждебное отношение к московским князьям летописца, выражавшего идеологию тверской великокняжеской власти.
Москвичи, ставшие жертвой обмана и со стороны ордынских, и со стороны русских (нижегородско-суздальских) князей, отправили большую депутацию к Тохтамышу. Ермолинская летопись не говорит подробно, кем были эти представители по своему социальному составу. Она только указывает, что впереди шли князь и «лучшие люди», за ними духовенство («чин священничьскы»). Другие летописи рассказывают, что из Москвы навстречу хану вышли люди разного социального положения. По Типографской летописи, это были «…анхимандриты, игумени и попове с кресты, а по них бояре, болшие люди (очевидно, верхушка горожан), и потом весь народ града Москвы». Новгородская четвертая летопись так рисует шествие к хану: «отвориша врата граднаа, и выидоша с дари многими к царю, такоже архимандритове, и игумены, и попове с кресты, а по них бояре, болшии моужи, и потом и черный люди»[1988]. Выше уже отмечалась тенденция ряда сводов (в том числе и этого) подчеркнуть роль боярства в Москве в дни осады и несколько затушевать демократический характер ее населения в это время. Подобная тенденция выступает и при сравнении только что приведенных текстов Новгородской и Ермолинской летописей.
Анализ всех летописных данных позволяет, мне кажется, высказать предположение, что представителей московских жителей, которые должны были встретиться с Тохтамышем, выделило вече. Их численность была достаточно велика. В их состав входили и бояре, и зажиточные слои горожан, но большое место занимали среди них черные люди.
Татары поступили с москвичами очень коварно. После того, как те открыли ворота и вышли из города, они сначала убили Остея; затем стали избивать всех других участников шествия к Тохтамышу; наконец, ринулись через ворота а также по лестницам через стены в город и устроили там полный погром. Люди прятались в церквах, но татары извлекали их оттуда и уничтожали. Были разграблены церкви, захвачена княжеская казна, расхищено имущество бояр, гостей-сурожан, суконников, московских купцов и людей, которые «со многих земль сбеглися»[1989].
Во время татарского погрома погибло большое количество книг, снесенных для сохранности в соборные церкви со всего города, а также привезенных «из загородиа» и «ис сел». Это книжное богатство было так велико, что сложенное в церквах, заполнило их целиком, вплоть до сводов («до стропа»)[1990]. Характернейший факт! Он говорит о многом. И о высокой культуре древней Руси, и о том, что во время панического бегства из Москвы ряда бояр многие любители книг (очевидно, ремесленники-писцы; представители духовенства, в том, числе сельского; купцы; возможно, некоторая часть феодальной знати) думали о спасении книг. А раз их свозили в Москву, значит, велика была воля к ее обороне.
