Исключительно интересно то место «Сказания о Мамаевом побоище», в котором говорится, что Мамай, дойдя до устья реки Воронежа и распустив «облавоу свою», отдал распоряжение «оулоусом своим»: «ни един вас не пашите хлеба, да боудете готовы на роусскиа хлебы». Несколько ниже указано, что сторожа, посланные из Москвы следить за продвижением Мамая, сообщили, что он «хощет бо на осен быти на роусския хлебы»[1884]. В этих словах скрывается большее, чем желание ордынских захватчиков поживиться за счет продовольственных ресурсов земледельческой страны. В этих словах звучит мысль о том, что земледелие — основа роста силы и могущества Руси. Надо подорвать эту основу, разорить трудовое население и ослабить Русь.
По Ермолинской и Львовской летописям, о выступлении Мамая в Москве стало известно в августе, еще до того, как Олег Иванович рязанский сообщил об этом великому московскому князю Дмитрию Ивановичу. Последний стал сразу собирать войско: «разосла по вся князи русскыя, и по воеводы, и по вся люди…»[1885] Очевидно, военные силы формировались не только в пределах Московского княжества, но призыв о присылке рати был обращен из Москвы и к князьям тех земель, которые находились в союзно-договорных отношениях с великим князем Дмитрием. Местом сбора ратных сил, как можно полагать на основании материалов рассматриваемых летописных памятников, была выбрана Коломна. Поскольку, по сообщению Ермолинской и Львовской летописей, 20 августа Дмитрий Иванович уже выступил из Коломны в поход, направившись к месту расположения ордынских полчищ, приведенных Мамаем, очевидно, на созыв русского войска ушла первая половина августа, а весть о выступлении татаро-монголов, следовательно, пришла в Москву в начале августа. Этот расчет соответствует указанию Ермолинской и Львовской летописей о том, что Мамай в течение трех недель дожидался «в поле близ Дону» помощи от Ягайла. Поскольку сроком встречи вооруженных сил Мамая, Ягайла и Олега было намечено 1 сентября, очевидно, Мамай подошел к Дону в течение первой недели августа. Следует таким образом отметить, что, ожидая Ягайла, Мамай упустил время для нанесения быстрого удара своему противнику. Это упущение было хорошо использовано московским великим князем, взявшим инициативу в свои руки, быстро организовавшим сбор рати и предупредившим нападение татар, выступив им навстречу.
Еще до выступления московского войска из Коломны, Мамай, судя по данным Ермолинской и Львовской летописей, прислал к Дмитрию Ивановичу посла с требованием уплатить в повышенном размере «ордынский выход». Великий московский князь не принял этого требования, согласившись произвести платеж по пониженным нормам, с учетом платежеспособности населения («по хрестьянскои силе»). Таким образом, переговоры были прерваны.
Сведения Ермолинской и Львовской летописей повторяются во многих других летописных текстах, обрастая там некоторыми литературными украшениями. Несколько иную фактическую канву дает Никоновская летопись. Она иначе располагает события во времени и сообщает ряд подробностей, отсутствующих в более ранних летописных сводах. Прежде всего, по Никоновской летописи, известие о выступлении Мамая было получено в Москве в июле, и тогда же там начались приготовления к борьбе с ордынскими полчищами, так как на 31 июля уже был назначен сбор русских войск в Коломне. Подобное смещение хронологической сетки вряд ли можно признать правомерным, ибо если сделать это, то придется допустить, что Мамай растянул свои сборы к походу на Русь почти на два месяца. Мало также вероятно, что Мамай, договариваясь в июле с Олегом и Ягайлом о встрече на Оке рязанско-литовско-ордынских вооруженных сил, мог мыслить эту встречу только 1 сентября. Датировка событий, данная в Ермолинской, Львовской и других летописях, представляется более правдоподобной.
К июлю и первой половине августа Никоновская летопись относит ряд фактов, о которых ничего не говорят рассмотренные выше летописные памятники, но которые имеются в «Сказании о Мамаевом побоище» (без датировки). Во-первых, «Сказание» и Никоновская летопись сообщают, что, после того как Дмитрий Иванович отказался выполнить требование Мамая об уплате «выхода» в указанной через его посла сумме, он, однако, отправил затем к ордынскому правителю своего гонца Захария Тютчева (в сопровождении двух толмачей, «умеющих татарьский язык») для передачи ему «злата и сребра много…» Следовательно, претензия Мамая на «выход» в какой-то мере получила удовлетворение. Дойдя до Рязанской земли, Захарий Тютчев узнал о сговоре Мамая с Олегом рязанским и с Ягайлом литовским и направил с сообщением об этом в Москву «скоровестника».
Другая интересная подробность, имеющаяся в «Сказании» и Никоновской летописи, касается посылки Дмитрием Ивановичем двух разведок «под Орду» («на сторожу») для добычи «языков» и выяснения намерений Мамая. Первая разведка в составе Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика «и иных крепких и мужественных на сие», отправленная, согласно данным Никоновской летописи, в июле в бассейн Дона (в район рек Быстрой и Тихой Сосны), долго пропадала без вести. Тогда была организована «вторая сторожа» в лице Климента Поленина, Ивана Святослава, Григория Судока и др. В «поле» они встретили Василия Тупика, направлявшегося в Москву с сообщением, что Мамай «идет… на Русь», «совокупяся» с Олегом рязанским и Ягайлом литовским, но не спешит и «ждет осени, да совокупится с Литвою». Тогда Дмитрий Иванович, решив двинуть против татар русские вооруженные силы, назначил срок явки в Коломну воинам (сбор которых был объявлен еще раньше) на 15 августа (вначале, по Никоновской летописи, таким сроком являлось 31 июля)[1886].
Приведенные факты настолько конкретны (внушают сомнение лишь даты), что вряд ли можно подозревать, что они недостоверны. Эти факты очень пополняют наши представления о том, как шла в Москве подготовка к отпору ордынским полчищам. Во-первых, по-видимому, московское правительство пыталось закончить дело мирным путем (отсюда посылка к Мамаю Захария Тютчева). Во-вторых, готовясь к войне, оно старалось посредством хорошо организованной разведки все время быть осведомленным о действиях и планах неприятеля.
Выступление русской рати из Коломны Никоновская летопись датирует 29 августа[1887] (т. е. на 9 дней позднее по сравнению с датой, фигурирующей в ряде других летописных памятников). У нас нет материала для проверки причин этого расхождения в хронологических данных и для их уточнения.
Текст изучаемой повести, сохранившейся в составе Никоновской летописи, заслуживает внимания не только в силу наличия в нем отсутствующего в других летописных сводах фактического материала, но и в силу своеобразия в объяснении событий того времени, подчиняющемся определенной идеологии. Идейная направленность данной повести отличается ярко выраженным церковно-религиозным характером. Соответствуют этой идеологии и вкрапленные в повествование легендарные эпизоды. Согласно концепции Никоновской летописи, московский великий князь в своих действиях по подготовке сопротивления Мамаю и его войску все время следует указаниям митрополита Киприана. Последний является подлинным руководителем Дмитрия Ивановича и его вдохновителем на дело борьбы с татарами. В Никоновской летописи содержится также рассказ о посещении Дмитрием Ивановичем 18 августа игумена Троице-Сергиева монастыря Сергия. Последний благословил великого князя, предсказал ему победу над неприятелем и отправил вместе с ним двух иноков («два воина от своего полку чернечьскаго»), братьев Пересвета и Ослябя.
В «Сказании о Мамаевом побоище» также действует митрополит Киприан, но его деятельности уделено значительно меньше внимания, чем в Никоновском летописном своде. Имеется в «Сказании» и сцена посещения Дмитрием Ивановичем Троице-Сергиева монастыря.
