Палач кивнул понимающе и забренчал чем-то металлическим на столе, а наблюдавший с животным ужасом за происходящим Титов узрел в его руке остро отточенный ланцет и сразу же зашелся в долгом протяжном крике, пока внезапно не увидел яркий свет галогенных ламп.

Низкие каменные своды со средневековыми изуверами куда-то исчезли, и аспирант ощутил себя полулежащим в удобном кожаном кресле с подголовником, которое стояло в центре просторного, выкрашенного в нежно-зеленоватый цвет сплошь застекленного бокса. Жутко болела голова, желудок пульсировал около горла, и казалось, что не было сил даже на то, чтобы пошевелить рукой или ногой.

— Ну-с, как, молодой человек, спалось? — Совершенно мерзкий по тембру голос заставил Титова повернуть лицо направо, и стал виден его обладатель — небритый, заплесневевший чувак с паузой, прикинутый во все белое, который издевательски ощерил прокуренные желтые зубы и тут же поинтересовался: — Снилось что-нибудь приятное?

— Ах ты сука. — Аспирант попытался подняться, но сразу в его глаза уперся тяжелый взгляд сидевшей неподалеку худенькой чернявой шмакодявки, и он бессильно откинулся на спинку кресла, а лысый собеседник хмыкнул и веселым голосом представился:

— Меня зовут Григорий Павлович, я профессор и членкор, кроме того, имею звание полковника, а с вами, Титов, беседую в служебном порядке и более одного раза повторять не стану.

Он на секунду замолчал и, неожиданно обезоруживающе улыбнувшись, поведал:

— Вам известно, наверное, Юрий Федорович, что мысли, чувства и ощущения человека материальны? Ничто в природе не пропадает, все откладывается в определенные информационные поля, которые окружают землю, и одним из подобных слоев является тот, что связан с убийствами, насилием, болью. Так вот, — голос его внезапно стал жестким и очень похожим на давешний, инквизиторский, — вас, Титов, приговорили к расстрелу, то есть формально вы мертвы, и если не захочется вам работать с нами или вести себя будете нехорошо, то сознание ваше будет напрямую снова соединено с этим потоком зла, только теперь уже до тех пор, пока вы не погибнете. Наверное, это и есть муки грешника в аду?

Внезапно громко рассмеявшись, он вдруг подмигнул. Решив про себя: «Да ты, папа, точно с тараканом», аспирант глянул на него мрачно и подтвердил:

— Да, впечатляет.

— Интересная тварь, вообще-то, этот гомо сапиенс.

Майору Кантарии почему-то нравился неразговорчивый мрачный парень, свободно убивающий крысу с двадцати шагов взглядом, и, нисколько не смущаясь тем, что беседа носила характер монолога, он продолжил:

— Человек воспринимает все, что окружает его, через воздействие потоков волн различной длины, которые попадают на его органы чувств. То есть, являясь системой открытой, он весьма подвержен воздействию энергии Космоса, распределяемой по так называемым резонансным частотам. Говоря проще, мы с вами связаны со Вселенной через планеты и созвездия, которые управляют нами с момента рождения до смерти.

Кантария предъявил пропуск, зашел вместе с аспирантом в кабину лифта и, повернув ключ в замке, лекцию продолжил:

— Но в то же время человек — тварь социальная, и он обязан, я повторяю, обязан, влиять активно на общество, используя все то, что отпущено ему природой.

Он глянул пристально Титову в лицо своими сразу заблестевшими кавказскими глазами, и, несмотря на блокировку, тот уловил прямо-таки распиравшую майора жажду власти, замешанную на тщеславии и чувстве собственного превосходства, и подумал вскользь: «Этого мочить надо в первую очередь». Однако вслух ничего не сказав, аспирант голову наклонил, как бы со всем соглашаясь, и последовал по мягкому паласу коридора вслед за своим научным руководителем.

Уже третью неделю обретался он в этом секретном до одурения институте парапсихологических проблем, и звуки бубна не пробивались через блокировку вообще, а когда-то лавиноподобный голос Рото-абимо был еле различим и казался далеким комариным писком. Однако самым важным нынче было не загнуться, и аспирант держался паинькой, явственно ощущая при этом, как в душе злоба и ненависть свиваются в тугую, готовую развернуться в любое мгновение спираль.

Наконец майор засветил пропуск в последний раз, секретный лифт спустил их еще глубже под землю, и, миновав стальную массивную дверь, за одно только упоминание о которой полагался расстрел, они оказались в святая святых института — корпусе «омега», последнем то есть, за которым уже не было ничего. Бывать здесь аспиранту нравилось: на натурных испытаниях ему легчало, накопившаяся в душе ненависть быстро находила выход, и когда сквозь сразу же спадавшую с глаз пелену ярости он видел реальные результаты своего могущества, возникала надежда, что когда-нибудь он все-таки услышит громоподобный голос Рото-абимо.

Объектов нынче было всего три: пожилой политический, не сгодившийся ни на «уран», ни в «куклы», серийный убийца-извращенец, у которого одна почка и половые железы уже были изъяты для медицинских целей, а потому выглядевший неважно, и, наконец, в отдельном боксе присутствовала пожилая дама-отравительница, прежде трудившаяся поваром в обкомовской столовой.

Работал аспирант сегодня в паре с незнакомой симпатичной девицей из отдела телекинеза, и, глядя на ее крепкую высокую грудь под белым свитером, он подумал, что хорошо бы принести ее обладательницу к порогу куваксы Рото-абимо, и при воспоминании о Леньке Синицыне, судьба которого находится в могучих руках владыки ада, настроение у него сразу же улучшилось.

Задание было такое же, как всегда: один оператор старался поначалу сдвинуть у объекта крышу и потом или сердце ему остановить, или устроить кровоизлияние в мозг, а второй всячески пытался ему в этом деле помешать, заблокировать то есть.

Совершенно спокойно, с твердой верой в свои силы, Титов сосредоточился и, ощущая противодействие партнерши как слабое назойливое жужжание в голове, притопнул и протянул руку по направлению к интеллигенту. Сейчас же тот заулыбался, из уголка его безвольно опустившейся нижней губы потекла по подбородку струйка, и борец за политические права угнетенных граждан вдруг весело уставился на свои начавшие стремительно намокать штаны. Сразу же к нему придвинулись медики и, законстатировав наличие таракана в мозгах, разрешили продолжать. Аспирант притопнул снова, и политический, тут же перестав улыбаться, вдруг широко раскрыл рот и, схватившись за сердце, громко вскрикнул, медленно опускаясь на пол. Скоро к нему без особых хлопот присоединился маньяк-извращенец, и майор, глянув на часы, разрешил пятнадцать минут отдохнуть.

Сейчас же уставшие медики вытащили термос, развернули бутерброды с полукопченой, переложенной сырком колбаской и принялись пить чай; напарница аспиранта, изящно пуская через розовые ноздри дым, закурила «Космос», а сам Кантария извлек из кармана мандарин, сноровисто очистил его и, засунув целиком в рот, поделился впечатлениями:

— Рано сняли, еще кислый.

Наконец время вышло, и с новыми силами все занялись отравительницей. Это была симпатичная когда-то женщина лет пятидесяти, после прелестей суда и пребывания в камере смертников горячо желавшая только одного — чтобы все это закончилось побыстрее.

Воля ее была парализована, однако, несмотря на это, операторше в белом свитере, заблокированной Титовым, поначалу вообще не удалось даже обратить на себя внимание объекта, и только после пятиминутного махания руками, подкрепляемого дыхательными посылами, отравительница вдруг вздрогнула, присела на корточки и, громко вскрикивая, принялась яростно мастурбировать. Большего напарнице аспиранта достичь не удалось, однако, когда тот по команде экран снял, крики блаженства в боксе сразу же перешли в предсмертное хрипенье, которое быстро смолкло.

— Ну что ж, на сегодня хватит. — Майор благожелательно оглядел всех участников, а уже в коридоре похлопал Титова по плечу и сказал: — Ну, Юрий Федорович, скоро уже можно тебя на выездные брать, прямо на глазах растешь.