«Вот дает жизни!» — раздался за его спиной восхищенный голос Архилина, даже забывшего про своего калаша и взиравшего на происходившее с изумлением, а аспирант вдруг почувствовал, что руки его стали подобны когтистым лапам оборотня Тала, в голове опять запульсировал звук бубна, и, издав бешеный крик ярости, он кинулся к ближайшему представителю сильного пола.

Когда красная пелена спала с его глаз, он застегнул штаны, вытер мокрые по локоть руки о какую-то белую тряпку и, сделав пару шагов, хлюпая по чему-то скользко-липкому, вдруг услышал странные звуки, заглушаемые громким пением: «Не жди меня, мама, хорошего сына», и, обернувшись, глянул: несгибаемого вора-законника Дато Сулакашвили по кличке Архилин неудержимо рвало прямо под весело переливающуюся огоньками новогоднюю елку, — год начинался как-то невесело.

Он уже успел собрать добычу в виде бабок со «звездочками», отмыть от кровищи руки и съесть половину шашлыка из осетра по-астрахански, когда на кухне появился Архилин и, с ненавистью глянув на весело жевавшего Титова, законстатировал:

— Мясник ты и лохматушник, тебе бы дуборезом в дуборезке упираться.

— Ладно, ладно, не ругайся. — Аспирант пребывал в настроении отличном, потому как только что Рото-абимо назвал его великим охотником, и, быстро дожевав, он подбородком указал Сулакашвили на туго набитый полиэтиленовый мешок с надписью: «СССР — оплот мира»: — Не забудь смотри, — и, подхватив под мышку все еще пребывавшего в отрубе стреноженного любителя шашлыков, не спеша потащил тело в машину.

На улице, оказывается, давно шел снег, «семерка» превратилась в сугроб, а молодой кавказский рулило, видимо давно уже зажавший очко, обрадовался аспиранту страшно. Сгрузив тяжелое тело на заднее сиденье, тот уселся рядом, наконец в лайбу залез Архилин, и, судорожно газанув, горный шофер тронулся.

Было уже около четырех, народу на улицах не наблюдалось почти совсем — хватит, нагулялись, — и когда лайба выехала на Исаакиевскую площадь, лежавший неподвижно мордоворот вдруг зашевелился, застонал и начал сливать рассол в адрес всех присутствующих. Послушав его немного, Архилин окалмычил разговорчивого по шее справа и слева и, когда матовый поток сразу же иссяк, негромко аспиранту сказал:

— Трюмить его, суку, надо, так просто он общак не сдаст.

Не отвечая, аспирант на секунду прикрыл глаза и, склонившись к задыхающемуся от боли мордовороту, полюбопытствовал:

— А кто это такая, Лия Борисовна?

На покрасневшей от бешенства харе связанного поочередно промелькнули удивление, смешанное с яростью, и растерянность, а Титов прищурился, как бы куда-то всматриваясь вдаль, и, улыбнувшись, скомандовал водиле:

— Давай в Пушкин рули.

Когда же Архилин глянул на него недоуменно, то аспирант осторожно взял мордоворота за оттопыренное помидорно-красное ухо и сказал:

— Общак на хате, у «вставочки» его, она его за фраера держит, — и, уже обращаясь к лежавшему, спросил: — Правда, маленький?

— Суки, падлы, козлы, — истошно заорал тот и забился, пытаясь освободиться от пут, а в Архилиновых руках внезапно щелкнул «накидыш», и, получив сразу же закровившую роспись на щеку, мордоворот заткнулся и застонал.

Между тем внезапно машину поволокло вправо, и когда она остановилась, то даже кавказскому рулевому стало ясно, что надо менять правое переднее колесо, а судя по тому, как он принялся искать балонник с домкратом, Титов сразу же врубился, что лайба — левая. Наконец с грехом пополам «семерку» поддомкратили, поставили запаску, а когда выехали на Пулковское шоссе, то бздиловатый водила здорово лоханулся: вместо того чтобы остановиться по команде гаишника, поймавшего его на радар, спокойно замаксать чирик и отчалить, он очканул и сдуру прибавил газу, а Архилин только и успел сказать:

— Эх ты, жук жуковатый, впереди же КПП.

Скоро показались еще менты, а после того, как с понтом миновали и их, позади послышался вой сирен, заблистали быстро приближающиеся маячки, и вор-законник Архилин начал переваливаться на заднее сиденье. Взгромоздившись на сразу же заматерившегося мордоворота, он рубанул заднее стекло стволом и, объявив связанному: «Если дернешься, пришью на месте», осуществил наконец-таки свою давнюю мечту — принялся из калаша шмалять. Стрелял он, однако, безобразно, и сразу же отставшие менты не пострадали, а аспирант, мгновенно оценив обстановку, рявкнул водиле: «Стой», для убедительности еще тряхнув его за плечо. Когда лайба затормозила, действовать пришлось быстро и решительно: выскочив на встречную полосу, Титов протянул руку, и проезжавший мимо «рафик» сейчас же развернулся и остановился впереди «семерки». Его рулило быстро поменялся местами с водителем кавказской масти, и уже через секунду «жигуленок» стремительно сорвался навстречу гаишникам, а Сулакашвили с аспирантом перетащили мордоворота в микроавтобус и тоже тронулись. Когда позади полыхнуло и грохнуло, Архилин промолвил задумчиво:

— Ну ты даешь. Прозвонить о таком, точно скажут, что лажу гонишь, — и уважительно на Титова глянул.

Микроавтобусов, похоже, рулящий сын гор до этого не видел, «рафик» мотало по нечищеной дороге изрядно, а вовремя не переключенные передачи надрывно скрежетали, однако до Пушкина, как ни странно, доехали без приключений. Прикрыв глаза, аспирант безошибочно нашел поворот на улицу Красной Армии, указал нужный дом, а когда остановились, щелкнул пальцами и глянул на мордоворота пристально. Сейчас же харя у того подобрела, а глаза несколько затуманились и сдвинулись к переносице, что, в общем-то, его портило не особо, а когда веревки на нем разрезали, то он степенно уселся и стал дожидаться дальнейшего.

— Двинули, — скомандовал Архилин, и, отворив калитку, все направились по узенькой, уже засыпанной снежком тропинке к стоящему несколько в глубине двора небольшому двухэтажному дому.

Откуда-то из-под крыльца, бренча ржавой цепью, выскочил мохнатый кавказец-полукровка, попытавшись было залаять, но аспирант так глянул на него, что барбос заскулил и убрался, а на самом крыльце появилась невысокая худенькая молодуха и, просияв, кинулась к мордовороту на шею: