— Ты услышал звук моего камлата, — подобно сходящей с гор лавине, произнес владыка ада. — Я научил тебя своей волшебной песне, и теперь мы будем всегда вместе — ты и я.

Титов почувствовал, как на него стремительно надвинулось темное облако, на мгновение он ощутил свое сердце прозрачной, звенящей льдинкой, плавающей в черных водах озера Смерти, и его закатившиеся глаза открылись.

Прямо перед собой он узрел взволнованное лицо склонившейся над ним научной сотрудницы, а уже через секунду в дверях стал слышен козлетон директора:

— Ну как он там, Наталья Павловна? «Скорая» сейчас приедет.

Внезапно аспирант поднялся на ноги так стремительно, что его спасители даже вскрикнули. Во всем его теле ощущалась небывалая легкость, оно было просто переполнено энергией, а в голове слышался далекий звук камлания Рото-абимо: «Голод, голод, голод…» Мгновенно что-то темное и вязкое обволокло мозг Титова, и, ощущая, что движется в такт с могучей, всеразрушающей силой, он подскочил к козлобородому музейному руководителю и, замкнув кольцо большого и указательного пальца, одним движением порвал дряблое старческое горло. Дико завизжала от ужаса забрызганная директорской кровью Наталья Павловна, а когда быстрым рывком аспирант содрал с нее платье, она вдруг замолчала и, прикрывая свою знаменитую грудь, обтянутую кружевным французским лифчиком, начала лепетать:

— Юра, ну что ты делаешь, Юра.

Рассмеявшись, Титов скинул с себя мешавшую ему шаманскую парку, и, ухватив научную сотрудницу за волосы, в мгновение ока разорвал на ней колготки вместе с трусиками и, не обращая внимания на поднявшийся снова бабий визг, швырнул ее ягодицами кверху на ворох истлевшего музейного барахла. Мощным, рассчитанным движением он тут же глубоко вошел в нее, а когда тело его жертвы от боли затрепетало и раздался громкий женский стон, Титов улыбнулся и не останавливался до тех пор, пока глаза его не закатились и из широко открывшегося рта не вырвался торжествующий крик обладания.

Где-то глубоко в сознании звуки камлата раздавались по-прежнему, и, глянув брезгливо на сразу ставшее ненужным, потерявшее всю свою привлекательность, скрюченное на груде тряпья тело рыдающей Натальи Павловны, аспирант хмыкнул и легким ударом ладони в лоб сломал ей шейные позвонки. Научная сотрудница, коротко вскрикнув, вытянулась неподвижно, а прикидывавший судорожно, чем бы ей вскрыть грудную клетку, Титов внезапно услышал за дверью в коридоре голос сержанта из охраны:

— Вот здесь он лежит, наверное.

И внутрь ввалился его обладатель в сопровождении санитаров с носилками.

Мент оказался не дурак: при виде двух жмуров, лежащих на полу, и аспиранта с голым торсом, измаранным кровищей, он не растерялся и без всяких там «стой, стрелять буду» вытянул из кобуры свой табельный ПМ, дослал патрон и, рявкнув: «На колени, руки на затылок», нацелил пушку Титову прямо в лоб. «И-и-и», — уже через долю секунды раздался звук отрикошетившей от чего-то железного пули, а поднырнувший под вооруженную сержантскую руку аспирант провел мощнейший суто-учи по сонной артерии мента и, замочив его на месте у остолбеневших эскулапов на глазах, поднял ствол и бросился в коридор. Сейчас же оттуда раздались крики: «Стой, стреляю», и прозвучали резкие хлопки выстрелов, затем было слышно, как что-то грохнулось на пол, а через минуту заваливший аспиранта старшина втащил его неподвижное тело в «заказник», волоча повязанного за руку, как куль с мукой.

Титов был без сознания: два девятимиллиметровых кусочка свинца, покрытых оболочкой, глубоко засели у него в животе, из огромного входного отверстия обильно струилась кровь; и на всякий случай раненого связав, мент сказал лепилам: «Что хотите делайте, только чтобы не сдох» — и побежал звонить своим. Вызвав оперативную группу и транспорт для холодных и чуть теплого, он поспешил назад и уже в коридоре услышал чью-то громкую, выразительную ругань.

Подтянувшись поближе, он распахнул дверь, и первое, что узрел, были бледные, перекошенные от изумления лица эскулапов. Следуя за их взглядом, он увидел то, от чего и сам остолбенел: на полу сидел умиравший пять минут назад задержанный и, громко матерясь, видимо от боли, энергично растирал связанными руками огромный нежно-розовый шрам на животе.

Где-то через час аспиранта этапировали в ИВС — изолятор временного содержания при местном отделении милиции. Здесь его обшмонали, но окунули в подвал не сразу, вначале пристегнули «скрепками» к трубе в руж-парке, и каждый мент, скорбя о своем коллеге, погибшем от рук Титова, пинал того ногами по почкам, сколько чекистская душа желала. Только через день задержанному дали почитать бумажонку о заключении под стражу, отметелили напоследок качественно и, погрузив в «черный ворон», повезли в Кресты.

Если доведется вам когда-нибудь, граждане, проплывать на речном трамвайчике мимо Арсенальной набережной и спросите вы милую девушку-гида: «Пардон, а что это за архитектурный комплекс?» — а она ответит вам, улыбаясь ласково: «Так это ж картонажная фабрика номер один», то не верьте, милые, тюрьма это, СИЗО — следственный изолятор, то есть построенный давно еще в виде крестообразных корпусов, отсюда, кстати, и название.

Здесь аспиранта обшмонали еще разок, затем он «сыграл на рояле», сфотографировался и помылся, получил казенные шмотки, и наконец, глянув предварительно в волчок, пушкарь отворил будару и запустил Титова в хату.

Это был стандартный восьмиметровый крестовский трюм, борта его были отделаны цементной шубой, на одном из них висела «камерная балаболка» — радиорепродуктор, а в углу, за подобием перегородки, находилась «эстрада» — унитаз то есть. Несмотря на ограниченные размеры помещения, размещалось в нем человек с десяток, и как только дверь за контролером захлопнулась, один из находившихся в камере подволокся к аспиранту и, сразу угадав в нем новичка, спросил:

— Эй, брус параличный, за что в торбу бросили?

Не понимая, взглянул Титов холодно в выцветшие, зеленоватые буркалы и промолчал, а любопытствующий довольно ощерился, продемонстрировав полную гнилых зубов пасть, и с поганой интонацией сказанное перевел:

— За что взяли тебя, пухнарь?

Момент для беседы был явно неподходящий, и, коротко заметив:

— А ты что, мент или следователь, чтобы вопросы задавать? — Титов направился к пустовавшей на верхотуре шконке, откуда открывался прекрасный вид на парашу.

— Эй, постой, Васек. — Не унимающийся любопытствующий вдруг к аспиранту подскочил и, промолвив вкрадчиво: — Это моя плацкарта, за нее замаксать надо, — быстро скинул уже положенный матрац со шконки.

Все присутствующие, видимо уставшие от серой монотонности будней, с живым интересом взирали на происходящее, и как выяснилось уже через секунду, не напрасно: мгновенно ощутив, что его пытаются достать, Юра дико вскрикнул и сильным уракен-учи вдарил гнилозубому обидчику прямо в нос. Хрипло вскрикнув, тот сразу же закрыл лицо руками, и сквозь ладони на пол камеры начали падать капли крови, а ребро правой ноги аспиранта уже впечаталось ему в печень, и, когда от сильной боли его согнуло пополам, мощным ударом по затылку Титов вырубил его напрочь и затем, не поленившись, как показывали в каком-то фильме, сунул мордой в унитаз.