Портрет Бродя по залам, чистым и пустым, Спокойно озаренным бледным светом, Кто пред твоим блистающим портретом Замедлит шаг? Кто будет золотым Восхищен сном, ниспосланным судьбою В жизнь давнюю, прожитую тобою? — Кто б ни был он, познаешь ты, поэт, С грядущим другом радость единенья В стране, где нет ни горести, ни тленья, А лишь нерукотворный твой Портрет! «Уж ветер шарит по полю пустому…»
Уж ветер шарит по полю пустому, Уж завернули холода, И как отрадно на сердце, когда Идешь к своей усадьбе, к дому, В студеный солнечный закат. А струны телеграфные (гудят) В лазури водянистой, и рядами На них молоденькие ласточки сидят. Меж тем как тучи дикими хребтами Зимою с севера грозят! Как хорошо помедлить на пороге Под этим солнцем, уж скупым,— И улыбнуться радостям былым Без сожаленья и тревоги! «Ночью, в темном саду, постоял вдалеке…» Ночью, в темном саду, постоял вдалеке, Посмотрел в мезонин освещенный: Вот ушла… вот вернулась — уже налегке И с косой на плече, заплетенной. «Вспомни прежнее! Вспомни, как тут…» Не спеша, лишь собой занятая, Потушила огонь… И поют, И поют соловьи, изнывая. Темен дом, полночь в тихом саду. Помолись под небесною бездной, На заветную глядя звезду В белой россыпи звездной. 16. Х. 38 «Ты жила в тишине и покое…» Ты жила в тишине и покое. По старинке желтели обои, Мелом низкий белел потолок, И глядело окно на восток. Зимним утром, лишь солнце всходило, У тебя уже весело было: Свет горячий слепит на полу, Печка жарко пылает в углу. Книги в шкапе стояли, в порядке На конторке лежали тетрадки, На столе сладко пахли цветы… «Счастье жалкое!» — думала ты. 18. Х. 38 «Один я был в полночном мире…» Один я был в полночном мире, — Я до рассвета не уснул. Слышней, торжественней и шире Шел моря отдаленный гул. Один я был во всей вселенной, Я был как Бог ее — и мне, Лишь мне звучал тот довременный Глас бездны в гулкой тишине. 6. XI. 38 «И снова ночь, и снова под луной…» И снова ночь, и снова под луной Степной обрыв, пустынный и волнистый, И у прибрежья тускло-золотистый Печальный блеск, играющий с волной, И снова там, куда течет, струится, Все ширясь, золотая полоса, Где под луной так ясны небеса, Могильный холм из сумрака круглится. «Ночь и дождь, и в доме лишь одно…» Ночь и дождь, и в доме лишь одно Светится в сырую тьму окно, И стоит, молчит гнилой, холодный дом, Точно склеп на кладбище глухом, Склеп, где уж давно истлели мертвецы, Прадеды, и деды, и отцы, Где забыт один слепой ночник И на лавке в шапке спит старик, Переживший всех господ своих, Друг, свидетель наших дней былых. Ночью, засыпая Венки Был праздник в честь мою, и был увенчан я Венком лавровым, изумрудным: Он мне студил чело, холодный, как змея, В чертоге пирном, знойном, людном. Жду нового венка — и помню, что сплетен Из мирта темного он будет: В чертоге гробовом, где вечный мрак и сон, Он навсегда чело мое остудит. (1950) Ночь Ледяная ночь, мистраль (Он еще не стих). Вижу в окна блеск и даль Гор, холмов нагих. Золотой недвижный свет До постели лег. Никого в подлунной нет, Только я да Бог. Знает только он мою Мертвую печаль, То, что я от всех таю… Холод, блеск, мистраль. 1952 Зинаида Николаевна Гиппиус 1869–1945 Мера
Всегда чего-нибудь нет, — Чего-нибудь слишком много… На все как бы есть ответ — Но без последнего слога. Свершится ли что — не так, Некстати, непрочно, зыбко… И каждый не верен знак, В решенье каждом — ошибка. Змеится луна в воде — Но лжет, золотясь, дорога… Ущерб, перехлест везде. А мера — только у Бога. |
