Мать задремала в тени на скамейке, вьется на камне блестящая нить, видит малютка и тянется к змейке, хочет блестящую змейку схватить. Тихо и ясно. Не движутся тучки. Нежится к кашке прильнув мотылек. Ближе, все ближе веселые ручки, вот уж остался последний вершок Ангел Хранитель, печальный и строгий, белым крылом ограждает дитя, вспомнила змейка — ив злобной тревоге медленно прочь уползает свистя. Святая книга Век не устанет малютка Тереза книгу святую читать: «Голод и жажду, огонь и железо все победит благодать!» Перечень строгий малютке не скучен рыцарей рати святой! «Этот за веру в темнице замучен. этот растерзан толпой! Рабски в пустыне служили им звери, в самой тюрьме — палачи… Розы нетленной в молитве и вере тайно взрастали лучи! Им покорялась морская стихия, звезды сходили с небес, пели им Ангелы Ave Maria!»… Всех не исчислить чудес! «Кто же наследит их славу?» — мечтая, молвит и никнет, грустя… Вдруг отвечает ей книга святая: «Ты их наследишь, дитя!» Голубой цветок Голубой цветок Как своенравный мотылек, я здесь, всегда перед тобой и от тебя всегда далек, я — голубой цветок! Едва ты приотворишь дверь туда, во мглу былых веков, я говорить с тобой готов! Ты верил прежде — и теперь царю цветов поверь! Я — весь лазурь, лазурь небес, очей и первых васильков; я в сад зову чрез темный лес, где след людей давно исчез, под вечный кров чудес! Два голубых крыла моих над временем парят: одно — надежда дней иных, другое — мгла веков седых. я — нежный взгляд, я — миг! Ты знаешь: только я везде, ты знаешь: я, ведь, ложь! Ищи меня в огне, в воде, и не найдешь нигде! Когда померкнет все вокруг, и этот мир так мал, перед тобой возникнет вдруг далекий идеал, как нежный цвет, как легкий звук. Но миг — и легким всплеском рук меня мой друг сорвал… Но снова между пыльных строк, увлажненных слезой, я свой дрожащий лепесток раскрою пред тобой чтоб ты в тоске не изнемог: я — голубой цветок! Моя звезда
В час утренний, в прохладной дали, смеясь над пламенем свечи, как взор. подъятый ввысь, сияли в мгле утренней, в прохладной дали, доверчиво твои лучи,— и я шептал, молясь: «Гори. моя звезда, роса зари!» В вечерний час, в холодной дали, сливаясь с пламенем свечи, как взор поникший, трепетали в вечерний час, в холодной дали, задумчиво твои лучи,— и я шептал, молясь: «Гори. моя звезда, слеза зари!» Пожатие Вы руки моей коснулись в полумраке, невзначай. миг — и звезды улыбнулись, двери Рая разомкнулись, и благоухает Рай. Здесь неверны все желанья, словно тучки и пески; здесь одно очарованье — мимолетное касанье тайно дрогнувшей руки! Печальный мадригал Ты кубок золотой, где нет ни капли влаги, где только мгла; ты траурный корабль, где с мачты сняты флаги и вымпела. В дни детства нежного твой венчик ярко-пестрый отторгнут от земли. ты городской букет, где проволокой острой изрезаны стебли. Ты грот бесчувственный, где эхо в тьме пещеры забылось в забытьи, поля пустынные, безжизненные сферы — владения твои. Как арфы порванной, как флейты бездыханной, твой хрупкий голос слаб; прикованный к тебе печалью несказанной я твой певец и раб! Ах, то моя слеза в пустой сверкает чаше. мой тихий плач… Но в час, когда ты вновь проснешься к жизни нашей. я вновь палач! Встреча И звезды сказали им «Да!», и люди сказали им «Нет!», и был навсегда, навсегда меж ними положен запрет. И долго томились они. и лгали всю жизнь до конца, и мертвые ночи и дни давили уста и сердца. И Смерть им открыла Врата, и. плача, они обнялись. и, вспыхнув, сердца и уста единой звездою зажглись. |
