Молюсь тебе, святая Роза ада, лик демона твой каждый лепесток, ты пламени кружащийся поток, ты, Куидри, Иезавель, Иродиада! Мечта де Рэ, Бодлера и де Сада, ты зажжена, чудовищный цветок, едва в песках земли иссякнул ток утех невинных сказочного сада! Ты — Лотоса отверженный двойник, кто понял твой кощунственный язык, тот исказит навеки лик Господний. лобзая жадно твой багровый лик, в твоих огнях сгорая каждый миг, о, Роза ада, Солнце Преисподней! Жених Страшно!.. Колокол проклятый мир оплакал и затих. Ты со мной, во мне, Распятый, Царь, Господь и мой Жених! Тайно в сумрак тихой кельи сходишь Ты, лучи струя, в четках, черном ожерелье пред Тобой невеста я. Я, склонясь, оцепенела, лучезарен лик святой, но, как дым. прозрачно тело. и ужасен крест пустой. Я невеста и вдовица, дочь Твоя и сирота, и незыблема гробница, как подножие Креста. Я шепчу мольбы Франциска. чтоб зажегся, наконец. ярче солнечного диска надо мною Твой венец. Веки красны, губы смяты, но мольба звучит смелей, возрасти на мне стигматы, розы крови без стеблей! . . . . . . . . . . . . . . . То не я ль брела с волхвами за пророческой звездой, колыбель кропя слезами возле Матери Святой? То не я ли ветвь маслины над Тобою подняла, волосами Магдалины, плача, ноги обвила? В день суда и бичеванья (иль, неверный, Ты забыл?) Я простерлась без дыханья, вся в крови, без слов, без сил. То не я ли пеленала пеленами плоть Христа, и, рыдая, лобызала руки, ноги и уста? Там, в саду, где скрыл терновник вход пещерный, словно сон, Ты не мне ли, как садовник, вдруг явился изъязвлен? Вот лобзая язву Божью, вся навеки проклята, припадаю я к подножью, чтобы Ты сошел с Креста. Завтра ж снова в час проклятый в нетерпимом свете дня беспощадно Ты, Распятый, снова взглянешь на меня! Злая лампада
Брачное ложе твое изо льда, неугасима лампада стыда. Скован с тобою он (плачь иль не плачь!) Раб твой покорный, твой нежный палач. Но, охраняя твой гаснущий стыд, злая лампада во мраке горит. Если приблизит он жаждущий взор, тихо лампада прошепчет: «Позор!» Если к тебе он, волнуясь, прильнет, оком зловещим лампада мигнет. Если он голову склонит на грудь, вам не уснуть, не уснуть, не уснуть! Злая лампада — то око мое, сладко мне видеть паденье твое. Сладко мне к ложу позора прильнуть, в очи, где видел я небо, взглянуть. Будь проклята, проклята, проклята, ты, что презрела заветы Христа! Заповедь вечную дал нам Господь: «Станут две плоти — единая плоть! Церковь — невеста, Я вечный Жених» — страшная тайна свершается в них. Брачное ложе твое изо льда, неугасима лампада стыда. Злую лампаду ту Дьявол зажег. Весь озаряется мертвый чертог. И лишь безумье угасит ее, в сердце и в тело пролив забытье! Возмездие Вечернюю молитву сотворя, забылся я, храним ее лампадой, овеяна вечернею прохладой она померкла, кротко, как заря; И тихий сон ступил за круг лампады; но не дремал лукавый Демон мой, змеиный жезл он вдруг простер над тьмой и далеко раздвинул все преграды. Пугливо тьмы отхлынул океан, и брачное очам предстало ложе: на нем она, чей лик. как образ Божий; с ней тот. кто не был звездами ей дан. И к ней припав горячими губами. он жадно пил священное вино, дрожа, как тать, и не было дано им светлого безумья небесами. Как пес голодный, как ночной шакал, он свой любовный долг творил украдкой, на миг упившись пищей горько-сладкой, как червь тянулся и опять алкал. Она же вся безвольно и бесстыдно, покорная змеиному жезлу, изнемогла от слез, но было видно, как, вспыхнув, взор пронизывает мглу. Я возопил к нему: «Хулитель дерзкий! спеши мой взор навек окутать в тьму!» Смеялся он, но, мнилось, были мерзки их ласки и проклятому, ему. Тогда в душе возникнул голос строгий: «То высшего возмездья торжество! то вещий сон, тебе отныне боги навек даруют в спутники его. ты, осквернивший звездные чертоги, ты, в женщине узревший божество!..» |
