Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Октябрь 1888

" Проложен жизни путь бесплодными степями, "

Проложен жизни путь бесплодными степями,
   И глушь, и мрак… ни хаты, ни куста…
      Спит сердце; скованы цепями
         И разум, и уста,
            И даль пред нами
               Пуста.
И вдруг покажется не так тяжка дорога,
   Захочется и петь, и мыслить вновь.
      На небе звезд горит так много,
          Так бурно льется кровь…
             Мечты, тревога,
                Любовь!
О, где же те мечты? Где радости, печали,
   Светившие нам ярко столько лет?
       От их огней в туманной дали
          Чуть виден слабый свет…
             И те пропали…
                Их нет.

1888

СТАРОСТЬ

Бредет в глухом лесу усталый пешеход
И слышит: кто-то там, далеко, за кустами,
    Неровными и робкими шагами
    За ним, как вор подкравшийся, ползет.
Заныло сердце в нем, и он остановился.
    "Не враг ли тайный гонится за мной?
Нет, мне почудилось: то, верно, лист сухой,
    Цепляяся за ветви, повалился
Иль заяц пробежал…" Кругом не видно зги,
Он продолжает путь знакомого тропою.
Но вот все явственней он слышит за собою
Все те же робкие, неровные шаги.
И только рассвело, он видит: близко, рядом
    Идет старуха нищая с клюкой,
    Окинула  его пытливым взглядом
    И говорит: "Скиталец бедный мой!
    Ужель своей походкою усталой
    Ты от меня надеялся уйти?
        На тяжком жизненном  пути
        Исколесил ты  верст немало.
        Ведь скоро, гордость затая,
    Искать начнешь ты спутника иль крова…
        Я старость, я пришла без зова,
        Подруга новая твоя!
На  прежних ты роптал, ты проклинал измену…
О, я не изменю, щедра я и добра:
    Я на глаза очки тебе надену,
В усы и бороду подсыплю серебра;
    Смешной румянец  щек твоих я смою,
Чело почтенными морщинами покрою,
Все изменю в тебе: улыбку, поступь, взгляд…
    Чтоб не скучал ты в праздности со мною,
        К тебе болезней целый ряд
        Привью заботливой рукою.
Тебя в ненастные, сомнительные дни
Я шарфом  обвяжу, подам тебе калоши…
А зубы, волосы… На что тебе они?
Тебя избавлю  я от этой лишней ноши.
Но есть могучий дар, он только мне знаком:
Я опыт дам тебе, в нем истина и знанье!
Всю жизнь ты их искал и сердцем и умом
И воздвигал на них причудливое зданье.
    В нем, правда, было много красоты,
        Но зданье это так непрочно!
Я объясню тебе, как ошибался ты;
        Я докажу умно и точно,
Что дружбою всю  жизнь ты называл расчет,
    Любовью — крови глупое волненье,
    Наукою — бессвязных мыслей  сброд,
    Свободою — залог порабощенья,
А славой — болтунов изменчивое мненье
    И клеветы предательский почет…"
"Старуха, замолчи, остановись, довольно!
        (Несчастный молит пешеход.)
    Недаром сердце сжалося так больно,
Когда я издали почуял твой приход!
На что мне опыт твой? Я от твоей науки
Отрекся б с ужасом и в прежние года.
Покончи разом все: бери лопату в руки,
Могилу вырой мне, столкни меня туда…
Не хочешь? — Так уйди! Душа еще богата
Воспоминанием… надеждами полна,
        И, если дань тебе нужна,
Пожалуй, уноси с собою без возврата
Здоровье, крепость сил, румянец прежних дней,
Но веру в жизнь оставь, оставь мне увлеченье,
    Дай мне пожить хотя еще мгновенье
    В святых обманах юности моей!"
Увы, не отогнать докучную старуху!
Без устали она все движется вперед,
То шепчет и язвит, к его склонившись уху,
То за руку его хватает и ведет.
И привыкает он к старухе понемногу:
Не сердит уж его пустая болтовня,
И, если про давно пройденную дорогу
Она заговорит, глумяся и дразня,
Он чувствует в душе одну тупую  скуку,
Безропотно бредет за спутницей своей
И, вяло слушая поток ее речей,
Сам опирается на немощную руку.

Июль 1886

" Птичкой ты резвой росла, "

Птичкой ты резвой росла,
Клетка твоя золоченая
Стала душна и мала.
Старая няня ученая
Песню твою поняла.
Что тебе угол родной,
Матери ласки приветные!
Жизни ты жаждешь иной.
Годы прошли незаметные…
Близится день роковой.
Ярким дивяся лучам,
Крылья расправив несмелые,
Ты улетишь к небесам…
Тучки гуляют там белые,
Воля и солнышко там!
В келье забытой твоей
Жизнь  потечет безотрадная…
О, ты тогда пожалей,
Птичка моя ненаглядная,
Тех, кто останется в ней!

1878

СУМАШЕДШИЙ

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
    И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
    Я  королем был избран всенародно,
Но это все равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны…
        Я  день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
    Как вам моя понравилась столица?
Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты,
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то, там, давно…
                      Ах, Маша, это ты?
О милая моя, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
        И  Коля… здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой. Мари?
Как ты осунулась… страдаешь все глазами?
    Садись ко мне поближе, говори,
    Что наша Оля?  Все растет? Здорова?
    О, Господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать ее, прижать к моей груди…
Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи!
    Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз… А ты теперь о чем
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
    Я стал совсем, и доктор уверяет,
        Что это легкий рецидив,
Что скоро все пройдет, что нужно лишь терпенье…
О да, я терпелив, я очень терпелив,
Но все-таки… за что? В чем наше преступленье?..
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком  меня пугали с детства, —
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
    Не получить проклятого наследства!..
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и все нам улыбалось…
Как это началось? Да, летом, в сильный зной,
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось…
          Да, васильки, васильки…
          Много мелькало их в поле…
          Помнишь, до самой реки
          Мы их сбирали для Оли.
          Олечка бросит цветок
          В реку, головку наклонит…
          "Папа, — кричит, — василек
          Мой уплывет, не утонет?!"
          Я ее на руки брал,
          В глазки смотрел голубые,
          Ножки ее целовал,
          Бледные ножки, худые.
          Как эти дни далеки…
          Долго ль томиться я буду?
          Все васильки, васильки,
          Красные, желтые всюду…
          Видишь, торчат на стене,
          Слышишь, сбегают по крыше,
          Вот подползают ко мне,
          Лезут все выше и выше…
          Слышишь, смеются они…
          Боже, за что эти муки?
          Маша, спаси, отгони,
          Крепче сожми мои руки!
          Поздно! Вошли, ворвались,
          Стали стеной между нами,
          В голову так и впились,
          Колют ее лепестками.
          Рвется вся грудь от тоски…
          Боже! куда мне деваться?
          Все васильки, васильки…
          Как они смеют смеяться?
Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но все же я король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали…
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты — ты брат ее… Что, взяли?
Я  справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь  от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет, все эти казни — вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю… не знаю…
         Эй, стража, люди, кто-нибудь!
         Гони их в шею  всех, мне надо
     Быть одному… Вперед же не забудь:
     Сюда никто не входит без доклада.
29
{"b":"175210","o":1}