" Я ее победил, роковую любовь, " Я ее победил, роковую любовь, Я убил ее, злую змею, Что без жалости, жадно пила мою кровь, Что измучила душу мою! Я свободен, спокоен опять — Но не радостен этот покой. Если ночью начну я в мечтах засыпать, Ты сидишь, как бывало, со мной. Мне мерещатся снова они — Эти жаркие летние дни, Эти долгие ночи бессонные, Безмятежные моря струи, Разговоры и ласки твои, Тихим смехом твоим озаренные. А проснулся я: ночь, как могила, темна, И подушка моя холодна, И мне некому сердца излить. И напрасно молю я волшебного сна, Чтоб на миг мою жизнь позабыть. Если ж многие дни без свиданья пройдут, Я тоскую, не помня измен и обид; Если песню, что любишь ты, вдруг запоют, Если имя твое невзначай назовут, — Мое сердце, как прежде, дрожит! Укажи же мне путь, назови мне страну, Где прошедшее я прокляну, Где бы мог не рыдать я с безумной тоской В одинокий полуночный час, Где бы образ твой, некогда мне дорогой, Побледнел и погас! Куда скрыться мне? — Дай же ответ!!. Но ответа не слышно, страны такой нет, И, как перлы в загадочной бездне морей, Как на небе вечернем звезда, Против воли моей, против воли твоей, Ты со мною везде и всегда! НОЧЬ В МОНПЛЕЗИРЕ На берег сходит ночь, беззвучна и тепла, Не видно кораблей из-за туманной дали, И, словно очи без числа, Над морем звезды замигали. Ни шелеста в деревьях вековых, Ни звука голоса людского, И кажется, что все навек уснуть готово В объятиях ночных. Но морю не до сна. Каким-то гневом полны, Надменные, нахмуренные волны О берег бьются и стучат; Чего-то требует их ропот непонятный, В их шуме с ночью благодатной Какой-то слышится разлад. С каким же ты гигантом в споре? Чего же хочешь ты, бушующее море, От бедных жителей земных? Кому ты шлешь свои веленья? И в этот час, когда весь мир затих, Кто выдвинул мятежное волненье Из недр неведомых твоих? Ответа нет… Громадою нестройной Кипит и пенится вода… Не так ли в сердце иногда, Когда кругом все тихо и спокойно, И ровно дышит грудь, и ясно блещет взор, И весело звучит знакомый разговор, — Вдруг поднимается нежданное волненье: Зачем весь этот блеск, откуда этот шум? Что значит этих бурных дум Неодолимое стремленье? Не вспыхнул ли любви заветный огонек, Предвестье ль это близкого ненастья, Воспоминание ль утраченного счастья Иль в сонной совести проснувшийся упрек? Кто может это знать? Но разум понимает, Что в сердце есть у нас такая глубина, Куда и мысль не проникает; Откуда, как с морского дна, Могучим трепетом полна, Неведомая сила вылетает И что-то смутно повторяет, Как набежавшая волна. ПЕВИЦА С хозяйкой под руку, спокойно, величаво Она идет к роялю. Все молчит, И смотрит на нее с улыбкою лукавой Девиц и дам завистливый синклит. Она красавица, по приговору света Давно ей этот титул дан; Глубокие глаза ее полны привета, И строен, и высок ее цветущий стан. Она запела… как-то тихо, вяло, И к музыканту обращенный взор Изобразил немой укор, — Она не в голосе, всем это ясно стало… Но вот минута слабости прошла, Вот голос дрогнул от волненья, И словно буря вдохновенья Ее на крыльях унесла. И песня полилась, широкая, как море: То страсть нам слышалась, кипящая в крови То робкие мольбы, разбитой жизни горе, То жгучая тоска отринутой любви… О, как могла понять так верно сердца муки Она, красавица, беспечная на взгляд? Откуда эти тающие звуки, Что за душу хватают и щемят? И вспомнилася мне другая зала, Большая, темная… Дрожащим огоньком В углу горел камин, одна свеча мерцала, И у рояля были мы вдвоем. Она сидела бледная, больная, Рассеянно вперя куда-то взор, По клавишам рукой перебирая… Невесел был наш разговор: "Меня не удивят ни злоба, ни измена, — Она сказала голосом глухим, — Увы, я так привыкла к ним!" И, словно вырвавшись из плена, Две крупные слезы скатились по щекам. — А мне хотелося упасть к ее ногам, И думал я в тоске глубокой: Зачем так создан свет, что зло царит одно, Зачем, зачем страдать осуждено Все то, что так прекрасно и высоко? Мечты мои прервал рукоплесканий гром. Вскочило все, заволновалось, И впечатление глубоким мне казалось! Мгновение прошло — и вновь звучит кругом, С обычной пустотой и пошлостью своею, Речей салонных гул; спокойна и светла Она сидит у чайного стола; Банальный фимиам мужчины жгут пред нею, И сладкие ей речи говорит Девиц и дам сияющий синклит. |
