Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

ДЛИННЫЕ УШИ

Прекрасный атрибут — осла большие уши!
Им свойственно во тьме слегка дрожать и слушать,
Смиренно поникать и вдруг вставать торчком,
Все криво толковать, подслушивать тайком,
При шуме вздрагивать, свою казать всем тупость,
Привычно одобрять срифмованную глупость,
Тирана низвергать, когда он пал и сам,
Трибуну злобно мстить, внимать пустым речам.
Гордитесь, господа, огромными ушами!
Они всегда под стать тому, кто слаб мозгами.
Они — почти диплом, благоразумья знак,
И спрятать вам легко их под ночной колпак.
Они — невежества авторитет и норма.
Твердите: «Пуст Шекспир, у Данте — только форма,
А Революция — маяк, чей свет в волнах
Лишь к рифу приведет». Узнать полезно страх!
От ужаса к врагам пылайте злобой истой,
Порядок славя свой, к воде старайтесь чистой
Прибавить муть речей, что кровью отдают,
И там, где есть прогресс, зовите власть и кнут!
Хвалите свой сенат, правительство, сутаны,
Насилие — вот путь надежный, постоянный,
На нем Дюпен, Кузен, Парье в наш жалкий век
Сумели показать, что значит человек
Солидный, буржуа, лишенный вредной дури, —
В Палате заяц он, осел в литературе.

24 мая 1872

из книги

«МРАЧНЫЕ ГОДЫ»

(Посмертное)

" Народ восстал от сна. Велик был тот народ. "

Народ восстал от сна. Велик был тот народ.
Бросая свет кругом, он двигался вперед.
Другие нации за ним пошли, как дети.
Он бурю пережил, год Девяносто Третий,
И, старый мир сразив, его похоронил,
В бою жестоком он всегда прекрасен был.
Он горд был. На него обрушились страданья,
Но муки страшные он превратил в сиянье.
Освободив людей, он — демон или бог —
От пламени веков свой яркий свет зажег,
Был у него Паскаль, и он имел Мольера.
Как будто плющ густой, к нему тянулась вера
Народов, для кого опорою он стал,
И шесть десятков лет в его среде блистал
Вольтер, дух разума, могучий воин смеха,
Титан в изгнании, изгнаниям помеха:
Наставник душ людских, долг преподал он нам.
Он догмы старые на свалку сбросил сам,
И у него народ прогрессу научился.
Народ был Францией, в Европу превратился;
Европой став, он взмыл до мировых вершин.
В разнообразии он был всегда един.
Коль числа — нации, он — сумма этих чисел.
Он человечества значение возвысил,
Разведку вел в лесах, где вечно мрак и ночь,
Широкий шаг его гнал заблужденья прочь.
Он правду возвестил здесь, на земле. Стремленье
К добру он возбуждал. Рабу освобожденье,
Свободу женщине, науку беднякам —
Он дал все это им и яркий свет слепцам.
Он факел засветил, чтоб зло прогнать лучами,
И убежала ночь, старуха с кандалами.
Но преграждали путь ему обломки зла…
В полях осколки бомб и мертвые тела.
Воскресшие права и нравственность вернулись,
И руки маленьких детей к нему тянулись.
Пощады он не ждал, он молвил: «Мы должны!»
Сломал он эшафот и не хотел войны.
Он был отец и брат и жизни ведал цену.
За ним шпионили — не верил он в измену.
Он светел был и чист, как юный Флореаль.
Все было в будущем, и прошлого не жаль.
Негаданно ему подстроили засаду,
И труп его упал теперь на баррикаду.

1853

" Объединитесь же! Пускай царят грабеж, "

Объединитесь же! Пускай царят грабеж,
Обман, убийство, страх томительный. Ну что ж:
Мы к мученичеству готовились недаром.
Скосите нас теперь скорей! Одним ударом!
Колите, вешайте! Любой из нас взойдет
Бестрепетно на ваш последний эшафот.
Пусть сила грубая перед лицом вселенной
Ликует мерзостно, глумясь над мыслью пленной.
Пускай в грядущего сияющую плоть
Вопьется прошлое; пусть ястребом, господь,
Набросится на нас молящийся Мастаи
С Гайнау-палачом; пускай веревка злая
Запястья нам сожмет; пускай нас гонят, бьют;
Пускай отметят нас лобзанья всех Иуд, —
Мы сами голову кладем под меч жестокий…
Но только бы рассвет забрезжил на востоке!
Но только б из могил, где мы найдем покой,
Грядущий день восстал во славе огневой,
И с новою душой, таинственною девой,
Избранницей небес, как с некой горней Евой
Адама ветхого соединил творец,
Чтоб кровь и желчь веков забыл он наконец!
Но только бы потом, когда мы будем, братья,
Последней сгубленной в борьбе за правду ратью,
Последней жатвой зла, — родился новый век,
Когда священный мир полюбит человек,
Когда в земном раю над нашим древним адом
На солнце сможет он глядеть орлиным взглядом!

БАШМАЧНИК

Ты беден, старина. Ты рад бы выпить кружку.
Нет хлеба у тебя порой, но крепок сон.
Как головешка ты, корпя в своей лачужке,
Без солнца закопчен.
Хоть политических чуждаешься вопросов,
Но встретишь ли кюре — словцо вослед метнешь.
Среди извозчиков, распутниц, водоносов
На улице живешь.
Не с дедом ли твоим был этот случай странный?
Приплелся некогда в его глухую щель
Старик без башмаков, но славой осиянный, —
И это был Корнель.
Но что тебе с того? Живешь простого проще.
Зачем пришел на свет? Что видел на веку?
И кожу новую к истрепанной подошве
Ты ладишь в уголку.
Вином подкрашенным в кабак идешь напиться.
Ты книгу жизни всю уныньем нищеты
Наполнил и трудом, а на полях страницы
Похмелья ищешь ты.
Пред властью всякою, хоть честной, хоть злодейской,
Склоняешься, готов упасть к ее ногам.
Ты беден, телом тощ. Тебе что полицейский,
Что император сам.
Ты ходишь под ярмом, на вьючный скот похожий,
А в дни восстания, когда в разгаре бой,
Ты говоришь: «Я стар, пускай кто помоложе
Рискует головой».
Весь день до вечера твой молоток стрекочет.
Ты весел, для тебя без шутки жизни нет.
Заря седым кудрям — их гребень взять не хочет —
Дает свой алый цвет.
Вот гвозди в баночках, сапожный вар, обрезки,
Десятки башмаков под балкой, в глубине,
Давно обтрепанных висят, их тени резко
Танцуют на стене.
А выпьешь ли винца, порой обронишь слово.
Ты мал. Ну что тебе король и произвол?
Не видишь ты, как Брут, задумчивый, суровый,
Вблизи тебя прошел.
Рубашку расстегнув, дерешь, подвыпив, глотку
И, шило вверх подняв, кричишь: «Прошу взглянуть!»
А ты ведь можешь им и притачать подметку
И Цезаря проткнуть!
91
{"b":"174157","o":1}