ВЕЧЕРОМ, НА КРЕПОСТНОЙ СТЕНЕ ПАРИЖА Черным-чернел восток, но светел был закат. Казалось мне — рука костлявая, сухая, На траурных столбах простерла пышный плат, Два белых савана по небу развевая. Так надвигалась ночь и все брала в полон. И птицы плакали, и листья трепетали. Я шел. Потом опять взглянул на небосклон — Он был полоскою окровавленной стали. И мне почудилось: окончен страшный бой. Какой-то светлый бог сражался против змея, И меч небесных сил, грозящий, роковой, На землю тяжко пал — и вот лежит, алея. ПАРИЖ ПОНОСЯТ В БЕРЛИНЕ Рассвет для мглы ночной — ужасное виденье, И эллин — варвару прямое оскорбленье. Париж, тебя громят, пытаясь делать вид, Что некий приговор тебе за дело мстит. Педант и солдафон, объединив усилья, Бесчестят город наш геройский. В изобилье И бранные слова и бомбы к нам летят; Продажный ритор лжет, бесчинствует солдат: Париж, мол, оскорблял религию и нравы. Потребна им хула, чтоб оправдать расправы; К убийству клевета удобно подведет. Сенату римскому подобен твой народ, О город, вынь же меч для подвигов победных! Строитель мастерских, защитник хижин бедных, О, город равенство изведавших людей! Пускай беснуется орда тупых ханжей — Защита алтарей и тронов, лицемеры, Позорящие свет во славу темной веры, Спасатели богов от мудрости земной. Сквозь всю историю нам слышен этот вой На римских площадях, в Мемфисе, Дельфах, Фивах, Как отдаленный вой и лай собак паршивых. ВСЕМ ЭТИМ КОРОЛЯМ Князья тевтонские! Стремясь к успехам славным, Не подражаете вы пращурам державным: Они старались быть, круша врагов своих, Не многочисленней, а доблестнее их. Другой обычай — ваш. Без шума, понемногу, Во мраке тайную прокладывать дорогу В соседнюю страну, обманывать дозор, Как это делают любовник или вор, Среди кустов, нигде открыто не маяча, Прокрасться, доползти, фонарик слабый пряча, Потом внезапно, вдруг, крича: «Ура!» и «Хох!» И обнажив клинки, мильоном грубых ног В азарте боевом топтать поля соседа… Тому же лишь во сне пригрезится победа: Нет войска у него, бездарный генерал. Мартина Лютера торжественный хорал С молитвой слушали недаром деды ваши: То были воины, и из подобной чаши Не стали бы они вино победы пить, — Им честь была важней, чем радость победить. А вы на всем пути к Версалю от Седана, Пути жестокостей, коварства и обмана, Успели натворить немало гнусных дел: От гнева бы, о них услышав, покраснел Суровый предок ваш, бесстрашный рыцарь-воин. Ни песни меч войны, ни славы не достоин, Когда предательство ему расчистит путь, Когда обману он крестом украсит грудь. Вильгельм — и Бисмарк с ним: при Цезаре — ворюга, Обрел Великий Карл в Робер-Макере друга! Уланам, рейтарам, пандурам отдана В добычу Франция. Да, некогда она Великой армией к народам приходила; Огромной бандою к ней вторглась ваша сила. Спешат, и пропасти они перед собой Не видят. Так медведь на льдине голубой Не чует, что она растрескается скоро. Да, Франция в плену. Но от ее позора, От Страсбурга — бойца, чей не угаснет пыл. От Меца, — вами он за деньги куплен был, — Получите вы то, что взять насилье может От женщин, распятых на оскверненном ложе: Нагое тело их и неуемный гнев. У гордых городов и непорочных дев Для тех, кто их терзал, насильно обнимая, Есть только эта плоть — холодная, чужая. Так убивайте же побольше: Гравелот И Шатоден — поля, где жница-смерть идет, Чтоб красным вы могли гордиться урожаем. Хвалитесь: «Мы Париж блокадой удушаем!» Орите: «Никому теперь пощады нет!» Знамена треплются, надувшись от побед. Но в шуме празднества недостает чего-то; Не открываются небесные ворота, Чтоб выпустить лучи; и лавры на земле Зачахнут, кажется, в кровавой вашей мгле. А сонмы горних Слав молчат; не слышны клики, Опущены крыла, угрюмо-скорбны лики. Смотреть и узнавать и слышать не хотят, И видно нам с земли, как, темные, скорбят Они над трубами поникшими своими. И правда, ни одно не прогремело имя Средь гула стольких битв! О слава, кто герой? Как! Победителей великолепный строй — Надменных, дерзостных, своим успехом пьяных, Но — диво-дивное! — каких-то безымянных? И доля наша тем постыднее, что так Ужасен был разгром и так ничтожен враг! БАНКРОФТ
Что это с Францией? К ничтожествам презренье Трагическое ей внушает ослепленье. Она не хочет знать, что говорят о ней На нищих чердаках иль в залах королей. Будь вы бродягою или министром властным, Ее величию вредили б вы напрасно. Не в силах Франции вы сделать ничего. Хотите вы клеймить — подумайте, кого? Среди своих торжеств и горестных волнений Она не видит вас, вы для нее лишь тени. Когда б пред ней предстал Тиберий, Чингисхан, Завоеватель-бич иль человек-вулкан, Она подумала б, уместно ль счесться с вами, Презреньем вас казнить. Прославьтесь же делами! Тогда увидим. Нет? Идите прочь! Червяк Все ж будет червяком, хотя б всегда, как враг, Копил он злобы яд. Что сделать мелочь может, Хотя тупая злость ее всечасно гложет? И что ничтожеств власть? Она лишь миг живет. Чем может повредить колоссу, что встает Среди песков пустынь, гиен трусливых стая Иль птицы жалкие, что, низко пролетая, Стремятся запятнать тот горделивый лик, Который в свете звезд недвижен и велик? |
