Отвиль-Хауз, 10 июня 1870 " Сквозь дождевую сеть сиял закат, печален. " Сквозь дождевую сеть сиял закат, печален. Как золотой фронтон классических развалин, Дуб шелестел листвой. Даль моря в клубах волн у края небосклона Казалась мраморной поверженной колонной, Зеленой и витой. Волна, кипя, неслась, как в пене кобылица, И отблеск чьих-то глаз светился, как зарница, В небесной глубине. Шли без числа валы, бежали в вечной смене, И гулом колесниц на сумрачной арене Их шум казался мне. Пучина темноты! Там Прометеи в безднах Таятся, духи тьмы кишат в мирах надзвездных. О небо-океан, Титанов скрыло ты в своих глубинах вечных, И сколько гениев в просторах бесконечных Я вижу сквозь туман. Привет тебе, о жизнь, о ночь, о сфинкс-загадка, Душа всемирная, с тобой слиянье сладко, Я верю глубоко, Мне в лоно вечности отрадно погрузиться, Мне в безднах полночи — как в темной чаще птице Привольно и легко! В непостижимое стремлюсь проникнуть взором: Мудрец и праведный запятнан наговором, Закрыты небеса. К добру слепому зло пристроилось слугою. Но вижу с радостью: под дверью роковою — Сиянья полоса. Я РАБОТАЮ Друзья, я вновь взялся за свой любимый труд, Меня уже давно перо с бумагой ждут; Вот я пишу стихи, отрывки для романа, Пытаюсь, как могу, уйти от зла, обмана, От эгоизма, лжи, и слышу все ясней: Слов зыбких океан шумит в душе моей. Значенье слова «труд» прекрасно и глубоко, В нем жизнь рабочего и заповедь пророка! Труд — наш священный долг, хвала ему и честь! Он принуждение, но в нем и воля есть. Поденщики труда сурового свободны. Зачем тебе, мудрец, раздумывать бесплодно, Забыв про все дела, мысль в слово воплощать И беспредельное в предельное вмещать? Романы! Что нам в них? Что нам стихов звучанье, И фразы громкие, и темных бездн зиянье, Все тайны, жизнь и смерть, неведомый закон Произрастания лесов, людских племен, И гробовая сень, что скрыла царства мира, Жизнь человечества, загадка, что Шекспира Терзала и куда вперял пытливый взгляд Тацит, историю творя, и Данте — «Ад». К чему искусство, стиль, все формы, все затеи, Строфа Горация, Лукреция спондеи, Все те, кто жар души в звучанье слов вложил: Исайя, Пиндар, Плавт, Амос, Софокл, Эсхил, — Все то, что делает наш род людской великим? Как я устал внимать таким сужденьям диким, Нелепых доводов мне ль не знаком трезвон! Я сам на колесе искусства Иксион. Пишу я… Но про что? Про все. Ведь размышленье — Та дверь широкая, куда без промедленья Заходят путники: и мысль, и долг, и честь, И доблесть, скорбь — и всем приют в жилище есть. Я вижу вечный день, там, в вышине, горящий (О, как земля мала, коль в небо смотришь чаще), И мертвым отдаю я — жертва многих бед — Всю силу памяти, свободной от сует! Работать, размышлять, друзья, моя отрада… Глубокий мир души нисходит, как награда, К израненным, но все ж пытающимся жить И думать более, чтоб менее грустить. …И жизни мировой я чувствую дыханье, И видно мне вдали грядущих дней сиянье — Сиянье горнее над пеленою тьмы. Вновь силы черпаем в таких мечтаньях мы! О, радость — ощутить, что становлюсь пророком! О труд, великий труд, в слиянии глубоком Усилье, и мечта, и бремя, и порыв! Послушен зову ты, усерден и ретив, Являешься зажечь в нас доблестное рвенье, И, крыльями взмахнув, в стремительном движенье Страданья разорвав, как темный свод ветвей, Ты нас уносишь ввысь, в безбрежный мир лучей, Вдаль от земли, от зла, от лжи и от порока, — Орел, что зова ждет, таясь в тени до срока. POST SCRIPTUM
Ты говоришь мне, друг: «Отверженных» закончи»… Чтоб книга зрелая была завершена, Свобода мышленья писателю нужна. Коль целый мир в душе все ярче, ощутимей, Могу ли думать я о иезуитах, Риме, О всех Фоше, Моле, о Бонапарте, друг? Верни просторы мне и неба звездный круг, Уединенье, лес, безмолвием одетый… Как совместить меж звезд парящего поэта С трибуном яростным, когтящим Шангарнье, Орла в безбрежности — и ястреба в войне? " Когда иду к высокой цели, " Когда иду к высокой цели, Я над угрозами смеюсь И, в правом убеждаясь деле, К нему бестрепетно стремлюсь. Нет, ни Июня меч разящий, Ни крики, ни насмешек яд, Ни Бонапарта взгляд косящий, Ни буря средь морских громад, Ни брань, ни злобные гоненья — Ничто меня не изменит! Пусть рухнет мир, его крушенье Меня убьет, но не смутит. " Брожу ли в чаще вечерами, " Брожу ли в чаще вечерами, Когда в закате меркнет даль, В смятении, объят мечтами, Иль тихую тая печаль, Задумаюсь ли у камина Я, устремив в пространство взор, И книги в сторону откину И не вступаю в разговор, Вы говорите: «Он мечтает!» Да, я мечтаю — вижу я, Как сумрак землю обнимает, Рождая свет иного дня; Во мгле, что скроет жизнь мирскую, Свет, созданный для глаз земных, Ко мне приблизится вплотную Сонм лиц таинственных, родных, Виденья, облики, что прежде Я знал, ко мне тогда плывут Из мира тайны и надежды, Что миром памяти зовут! И в запредельные стихии Дано мне сердцем проникать, И предо мной там, как живые, Отец, задумчивая мать. И в веянье неуловимом, Как бы ласкающем меня, Угадывать — то ангел мимо Летит неслышно — дочь моя! Да! В чаще сумрачного бора И в тихой комнате моей Я чувствую — не сводит взора С меня незримый рой теней! |
