Сажают в клетку птиц — а по какому праву?
Кто право дал лишить их пения дубраву,
Зарю, и облако, и заводь, и кусты?
Кто право дал убить живое? Мыслишь ты,
Что бог затем себя созданьем крыльев тешил,
Чтоб ты их на крючок в своем окошке вешал?
Тебе без этого и счастья нет? К чему
Ты осуждаешь птиц безвинных на тюрьму,
С птенцами, с самочкой, — на муку и печали?
Но с нашей их судьба, как знать, не сплетена ли?
Как знать, оторванный от ветки соловей,
Как знать, страдания животных от людей —
И самый плен и глум над зверем полоненным —
Нам не обрушатся ль на головы Нероном?
Как знать, не от узды ль пошли колодки в ход?
С какою силою обратной отдает
Иной удар? Судьбой не сплетено ли тайно
В один клубок все то, что мы вершим случайно?
Когда упрячешь ты спокойно под замок
Тех, кто купаться бы в разливе света мог,
Рожденных пить лазурь, кому без неба узок
Твой мир, — малиновку, вьюрков и трясогузок, —
Ты полагаешь, клюв, в железину стуча,
Избитый до крови, не метит палача?
Есть справедливость, есть! Побойся ты, жестокий!
Узрит томящихся в неволе божье око.
Иль невдомек тебе, что ты убийцы злей?
Свободу пленникам! Вернуть им свет полей!
На волю, ласточка, на волю, друг крылатый!
Грех перед крыльями искупит виноватый.
Не лгут незримые весы. Побойся ты
Жилище клетками убрать для красоты.
В трельяже кроется решетка для темницы;
От клетки соловья Бастилия родится.
Не тронь паломницу заоблачья и рек!
Свободу ту, что взял у птицы человек,
Судьба-правдивица сполна с него же спросит.
Тиран — у тех, кто сам в душе тирана носит.
Свободы требуешь? Но иск отвергнут твой:
Есть узник у тебя, свидетель роковой.
Все беззащитное мглой от врагов укрыто.
Над бедной птахой мир, вся ширь его, в защиту
Склонился — и тебя к ответу он зовет.
Ты мне смешон, тиран, когда ты стонешь; «Гнет!»
Тебя твой жребий ждет, пока ты тешишь нрав свой
Над жертвой, что тебя одела тенью рабства
Знай: клетка будет жить и петь в твоем дому
И пеньем вызовет из-под земли тюрьму!
Вам честолюбие присуще, государь,
Как всем властителям и в наши дни и встарь;
Желанья смелые и мне, как вам, не чужды,
К чему ж стремимся мы, в чем видим наши нужды?
Кто из двоих мудрец? Кто из двоих дурак?
Монарху власть нужна, мыслителю медяк.
Все люди на земле от мала до велика, —
И гордый властелин и жалкий горемыка, —
Нетерпеливо ждут подарков от судьбы,
Создатель милостив, услышит он мольбы, —
Глядишь, перепадет и нам, когда-то, где-то,
Тебе — империя, мне мелкая монета.
Не правда ль, государь, похожи мы с тобой?
Мы ищем случая, чтобы любой ценой,
Пусть даже вопреки закону, чести, праву,
Я — голод утолить, ты — округлить державу.
Ну что ж, я вор, я плут, однако же, король,
С тобой мне в честности помериться позволь.
Как всякий истый принц, ты отпрыск иностранки,
Я — незаконный сын кочующей цыганки;
Но даже повелев мою повесить мать,
Едва ли, государь, ты мог бы доказать,
Что мать, родившая не принца, а бродягу,
Вред больший нанесла общественному благу.
Итак, я родился, чтоб голодать всегда
И чтобы никогда не чувствовать стыда.
Стыдом не будешь сыт, а знать бы не мешало,
Что и в аду нет мук страшнее мук Тантала.
Вот почему я вор. Я вовсе не злодей,
И не хочу губить и устрашать людей,
Стремлюсь я к одному, — мои невинны планы, —
От лишней тяжести избавить их карманы,
Не тронув волоска при этом с головы.
Тут надобен талант. Поймете ль это вы?
Да, кстати, государь, давно хотел спросить я,
Какого мненья вы насчет кровопролитья?
Я — нет! От мокрых дел держусь я в стороне,
Пристукнуть буржуа — фи, это не по мне!
Вот честолюбец — тот обязан быть бандитом
Являюсь я, король, таинственным магнитом,
И деньги, спящие во мраке кошельков,
Притягиваются ко мне. О, мой улов
Обычно невелик: мошны тугие редки,
И августейшие монархи, ваши предки,
Не больше тратили трудов за сотни лет,
Чем трачу за день я, чтоб раздобыть обед.
Беру я серебро, но не гнушаюсь медью
Ведь я неприхотлив, изысканною снедью
Не надо мне кормить придворных жадный полк,
Нора — вот мой дворец, дерюга — вот мой шелк!
Я обложил народ умеренным налогом.
По людным площадям, по рынкам, по дорогам
В упорных поисках бродить, глотая пыль,
Подстерегать зевак, дурачить простофиль;
Ловить момент, когда рассеянный приказчик
Считает мух в окне, забыв закрыть свой ящик,
И дерзкой пятерней в конторку залезать,
Часы и кошельки бесшумно отрезать
У дам, нагнувшихся, чтоб застегнуть подвязки,
Всегда быть начеку, ни шагу — без опаски,
Быть всем обязанным сноровке и чутью,
Перст божий удлинять своими десятью
И говорить: «В долгу ты предо мной, всевышний,
Так не сердись на то, что грош стянул я лишний!»
Вот жизнь моя, король, я все тут рассказал.
Ты, как гора, велик, я, как песчинка, мал,
Ну что ж, я не ропщу, не задаю вопросов
Хотя я жалкий червь, но вместе с тем — философ.
Я знаю, что творец не злобный интриган,
Нет, просто он шутник и любит балаган.
На сцене ставится комедия, — взгляните, —
Мы куклы, а судьба нас дергает за нити;
Тут каждый обречен свою исполнить роль:
Мудрец и скоморох, мошенник и король.
Тут все раскрашено, тут сшито все непрочно,
Все только напоказ, все не всерьез, нарочно.
Богатство, слава, власть — все побрякушки, вздор,
Пустая мишура. Вот белый коленкор,
Вот горсточка муки, свинцовые белила, —
И кукла сделана, чтоб в ужас приводила,
Как призрак, или смех внушала, как Пьеро.
А потому стремлюсь я, ловко и хитро,
В союзы не вступать с насилием и злобой,
И в то же время — жить. Советую — попробуй!
Итак, я доказать хотел вам, государь,
Что я — презренная, ничтожнейшая тварь —
Достойнее, чем вы, прошу чуть-чуть терпенья.
Заметил я давно, что люди от рожденья
Владеют хорошо всего одной из рук
И редко кто — двумя (вот почему, мои друг,
Ты крепко держишь власть, теряя часто совесть).
Твое величество, послушай эту повесть:
Без ложной скромности, но чуждый хвастовства,
Решил исправить я ошибку божества,
Усовершенствовать его изобретенье
Я думал, я искал, я напрягал свой ум, —
Я изучал людей, я делал наблюденья,
И присовокупил к рукам природным двум
Я третью, тайную, — людского сердца знанье.
Вот мой секрет, король, мое завоеванье.
И так я вором стал. Я маска, я фантом,
Я тень, я пыль и прах. Но не забудь о том,
Что сущность в нас одна, что — о, судьбы насмешка! —
Мы словно медный грош, где ты — орел, я — решка.
Пусть презираем я и неимущ, зато
Я властелин того, что для других — ничто;
Все ненадежное, неясное мне близко,
Я рыцарь случая, обманчивого риска,
Слепого «может быть». И, думая о том,
Что, как бы ни было, а в этом мире злом,
Где алчность царствует, я лишь клюю проворно
Рукою случая рассыпанные зерна,
Что кровь я никогда не проливал (ведь я
Не воин, не палач, не жрец и не судья),
Что я лишь натощак и жаден и бесстыден,
А голод утолив, я добр и безобиден,
И что в конце концов я грешен только тем,
Что крохи со стола общественного ем,
Как птички божии, — я вижу в удивленье,
Что, может быть, и я достоин восхваленья
За то, что хоть не зол. Природой одарен
Я больше, нежели носители корон;
Я маг и чародей: обычная монета,
Годами в кошельке не видевшая света,
Медяшка мертвая, почуявши меня,
Становится живой, исполненной огня,
И следует за мной, своим Пигмалионом,
Владельца прежнего не потревожа звоном.
В тупые, черствые мещанские гроши
Вдыхаю я порыв мечтательной души
И трачу столько сил, уменья, страсти, чувства,
Что делаю медяк творением искусства.
Да, жить мне не легко! И знает лишь господь,
Мне давший сильный дух, выносливую плоть,
Как много надо мне, безвестному бродяге,
Расчета, выдержки, терпенья и отваги,
Упорства, ловкости, вниманья, быстроты,
И гибкости в руках, и зренья остроты,
Уменья льстить судьбе и ладить с вечно юной,
Прекрасной, но, увы, изменчивой фортуной,
Как много надо мне трудиться для того,
Чтоб, наконец, узнать победы торжество —
Наевшись досыта, уснуть в своей лачуге!
А ты — каков твой труд? И в чем твои заслуги?
Ни в чем! Ты родился — и получил престол.
Как я, сосал ты грудь, беспомощен и гол,
Ты вырос, и теперь тобой народ задушен.
Твой аппетит велик, но гений твой тщедушен.
В один прекрасный день ты, честолюбец злой,
Наскучив помыкать лишь собственной страной,
Свой устремляешь взор на чуждые владенья,
Так смотрит иногда, томясь от вожделенья,
Прожорливый козел в соседский огород.
Решил ты: покорю еще один народ!
Пособник алчности твоей неукротимой,
Священник-лицемер, служитель бога мнимый,
Напутствует тебя. И вот, закон поправ,
Ты, славен и велик, бесстыден и кровав,
Хватаешь ту страну, которая поближе.
Трепещет вся земля в негодованье. Ты же,
Обучен с юных лет искусству пожирать,
Без угрызений в бой свою бросаешь рать,
Чтоб уничтожить все в огне кровавой сечи
Ударами штыков и залпами картечи.
Все просто и легко: громи, потом владей!
Кто смеет утверждать, что ты — тиран, злодей?
Посажен ты на трон и облачен в порфиру.
Помазанник! Монарх! Ты богом послан миру;
Все люди, вся земля тебе принадлежат…
И ты на этот мир обрушиваешь ад!
Сметая города, через леса и реки
Несется смерч войны. Ни старцы, ни калеки,
Ни матери с детьми — никто не пощажен.
Ты смерть принес мужьям и отнял честь у жен,
И, хищнику даря благословенье храма,
Молебном благостным, куреньем фимиама
Поп освятил разврат, убийства и грабеж.
И на коленях все, кто уцелел.
Так что ж —
В ком больше низости, жестокости, коварства?
Я в плен беру гроши, а ты воруешь царства!
