" Ты, генерал «Прошу!», благочестивый, строгий, " У нас действительно было преувеличенное понятие о силе, возможностях, значении национальной гвардии… Бог мой, вы все видели кепи господина Виктора Гюго, способное дать настоящее о ней представление. (Генерал Трошю в Национальном собрании 14 июля 1871 г.) Ты, генерал «Прошу!», благочестивый, строгий, Чьим добродетелям бесчисленным — в итоге — Грош ломаный цена; испытанный солдат, Хоть слишком отступать спешащий, говорят; Храбрец из храбрецов с христианином в смеси, Готовый услужить отечеству и мессе, — Как видишь, должное тебе я воздаю. Но нынче, изощрив тупую речь свою, Стремглав ты на меня напал, как на пруссака! Осадною зимой, средь холода и мрака, Я был лишь стариком, кто, стоя в стороне, Лишения делил со всеми наравне; Я в меру сил своих старался быть полезным Фортам, что злобный враг разил дождем железным; Но не был все-таки я горе-генерал, — Я города врагу на милость не сдавал! Глянь, лавр в руках твоих становится крапивой. Ты, что же, нас решил сбить вылазкой ретивой? Считали, не охоч ты ввязываться в бой, — Видать, ошиблись: вздут изрядно я тобой. Ты Марну не дерзал оставить за собою, А на меня идешь атакой лобовою! Чем досадил тебе мой головной убор, Что сделал четкам он твоим наперекор? Как! Недоволен ты? Пять месяцев сносили Мы голод, холод, страх, — был каждый полн усилий Предельных и тебя ни в чем не укорял. Воображай, что ты — великий генерал! Не стану возражать. Но если надо войско Вести в поход иль в бой за славою геройской, Я барабанщика простого предпочту. Манина вспоминай и о Дезе мечту Лелей — и пыл умерь. Париж был агонии Ужасной обречен, затем что в дни крутые Не мужество, а честь утратил ты сполна, И о тебе сказать история должна: «Он Францию лишил свободного размаха, И трижды гордый край, вовек не знавший краха, Тот край, что на ноги поставил Гамбетта, — По милости Трошю, постигла хромота». СУД НАД РЕВОЛЮЦИЕЙ Вершат суровый суд прислужники Фемиды Над революцией; неслыханны обиды, Что нанесла она в свирепости своей Сычам и воронам. Служители церквей — Факиры, дервиши, попы, иезуиты — Все вышвырнуты вон, развеяны, разбиты; Вы, судьи, вне себя. И гнев понятен ваш. Отныне навсегда рассеялся мираж: Нет славных королей, есть бледные убийцы; И нет святых отцов, есть папы-кровопийцы; Сорвал с них ураган обмана яркий плащ! О, горе! Стон стоит среди лесов и чащ. Прожорливая ночь оторвана от пира; В агонии хрипят сыны ночного мира! Ужасно! Брезжит свет, и исчезает мрак; Ничтожным червяком становится светляк; И слепнет нетопырь; и слезы льет лисица; И мечется, крича, жестокая куница; Проносится в лесу протяжный волчий вой; Дрожит зверье, во тьме творящее разбой; Рой призраков взлетел: восходит день, блистая; Кружит стервятников испуганная стая; И если не затмить сияния зари, От голода умрут в могилах упыри. Навек исчадий тьмы стряхнет с себя планета… Что ж, грозный трибунал, суди лучи рассвета. ЦЕРКОВНЫЕ ВИТИИ Их диатрибами глаголет сам творец. В них все смешалось: поп, разбойник и писец. Рожденный в дворницкой, их слог пропитан желчью. Под масками святых встречаешь морду волчью. Все их молебствия поддерживает меч, И пуля подтвердит, что благостна их речь. Их плоть, увы, слаба, — не в святости их сила. Они поносят все. Как брызги от кропила, Летит лишь брань из уст, суливших благодать. Они помощника хотели б смерти дать. Ругают палача лентяем, лежебокой. Они готовы кровь разлить рекой широкой. Их бесят новшества, им жаль былых времен. Где Бем? Где Лафемас? Где мрачный Трестальон? Где почитатели Христа и папской власти, Чьей бандой Колиньи разорван был на части? Нет, революция наделала нам бед! Так Карла на престол, взамен ружья — мушкет, А Монтревель пускай хранит покой владыки! Где вы, носильщики из авиньонской клики, Что Брюна теплый труп вдоль Роны волокли? Где трона мясники, меч церкви, соль земли, С которыми Бавиль пытал повстанцев пленных, Любимцы Боссюэ, потевшие в Севеннах? Конечно, пушки есть, но времена не те, И склонен буржуа к опасной доброте. Вид крови вынудил задуматься кретина, Разжалобилась вдруг двуногая скотина: Он Галифе хулит, откушав свой обед! Ох, как бы нужен был нам президент д'Оппед! О, где Лобардемон? Меж радугою мира И саблей сходство есть; таков порядок мира. При всех наркотиках, не обнажив клинка, Не выйдет общество вовек из тупика. И лишь одна теперь незыблема основа: Чтоб самому спастись, отправь под нож другого. Бандит поэтом стал. Продажный виршеплет, Он убивает, льстит, кусает, лает, врет. Он императора лакей, приспешник папы, Он ищет всюду жертв и шлет их смерти в лапы. О, подлые ханжи! Они исподтишка В Рошфора целили, в могучего стрелка, Чьи стрелы помогли свалить колосс имперский. Флуренса вырыв прах, шакал пирует мерзкий! Что им покой гробов, и вдовий плач, и стон? Им голубей чернить да обелять ворон, Дающим кланяться, просящих гнать с порога, В потомке предку мстить, в народе ранить бога, В мужьях позорить жен, а в сыновьях — отцов, И силой мнить своей бесстыдство подлецов! |
