Наставник, властелин,

Ты — папа, наш отец и наш левит великий!

Но ведомо тебе, епископу, владыке:

Скрижаль закона есть; ни буквы в книге той

Не можешь изменить и ты, отец святой.

Обязан человек страдать для процветанья

Отца небесного. Слепящее сиянье

Церковной утвари полезно бедноте.

И, как нужна звезда небесной высоте,

Так догмату нужна жемчужина; и надо,

Чтоб все живущие, их орды, их громады

Летели к свету митр, чьи звездные лучи

Весьма спасительны для смертных в их ночи.

Не манит бедный храм, он паству отвращает.

Ведь пастырю всходить как солнцу подобает!

Оставим королей в покое. Неспроста

Бывает тень меча подобием креста.

Основа церкви — бог, но короли — вершина.

Пал князь — падет и бог!

Толпа для властелина

Сотворена, солдат ли этот властелин,

Судья или пророк. И первый господин —

Священник, а второй — король!

Чем плуг острее,

Тем лучше урожай! Основывая, сея,

Вы землю раните. Но это ничего.

Когда ж господь хотел, чтоб поняли ею?

Для нищих духом — рай! Поменьше школ! Поставим

На знанье крест. Одну лишь книгу мы оставим.

Народам — быть внизу. А если хочешь ввысь,

Так на коленях к нам на паперть подымись.

А мысль вне догмата подобна сорным травам.

Сей правдой праведной, сим правосудьем правым

Мы крепки. Я тебя анафеме предам,

Восставший человек!

Да, свет, врученный нам,

Способен жечь! Суров обязан быть священник.

Он богу своему доподлинно изменник,

Коль, видя ереси, испытывает страх

Свой факел поднести к соломе на кострах.

То — бездна, что теперь свободой называют.

Ужасный херувим об этом возвещает,

Где вечности стена чернеет, громоздясь:

«Смиритесь! Веруйте! Князь — пастырь. Пастырь —

князь».

К сему прислушайтесь, поникши головами,

В повиновении, с дрожащими сердцами.

Желаньем понимать, желаньем думать, быть

Дорогу господу стремитесь преградить.

О вы, кто вздумали бороться с полной гнева

Огромностью ветров, как безрассудны все вы!

Поймите: проклял бог всю эту суету,

И все усилия, и замыслов тщету,

И первородного греха сестру — познанье,

И этот, выросший из серного пыланья,

Огнем зализанный ваш суетный прогресс!

Лишь эту истину вещает вам с небес

Гроза, что над горой Хоривом загремела.

О братья, я прозрел, поймите — в этом дело!

О чем толкует он?

Что думаешь, скажи?

От вас я ничего не слышу, кроме лжи!

Как! Страшным и живым вы стать противоречьем

Задумали своим блистательным предтечам?

Тревожный ропот я почуял в этой мгле.

Корабль идет ко дну, а вы на корабле

Ослепли, рулевой? О, не стремитесь, отче,

Навстречу гибели, по направленью к ночи!

Я к жизни путь держу.

Придется дать ответ.

Да!

Небо вспомните! Вы падаете.

Нет!

Я ввысь иду!

Он слеп!

Нет! Все я вижу ныне!

Я говорю: я был на золотой вершине,

На троне восседал, вдыхая фимиам

Средь песен праздничных, среди эпиталам;

Но пало на меня, стоящего над всеми,

Душ человеческих огромнейшее бремя,

И я сказал себе: «С вершины вниз спустись;

Лишь низойдя с высот, подымешься ты ввысь».

Поддержка догматов, опора церкви божьей —

Лишь наши слабости. Так надо быть им все же

Хотя бы чистыми! О братья, наблюдал

Я поношения, и часто я видал

Ущерб правдивости и кривды нарастанье.

Я думал: «В небе тьма. Повсюду злодеянья.

Один виновник есть, и ждет его судья».

Зыбучие пески неправды видел я,

Дремучие леса я видел преступленья,

Разврата оргию, невинности паденье.

И я сказал себе при виде двух миров,

Где мерзких маклаков полно и шулеров:

«О нечестивый поп, склоненный над мошною,

Судья, с преступником сошедшийся ценою,

Цыганка, девушка с безумным взором, — чью

Вы душу продали? Свою? О нет — мою!»

И в страхе я бежал. Растет во мне желанье

Из сердца своего извергнуть злодеянье;

Хочу благословлять, дать божески дышать,

Спасать…