Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Кирстен вздрогнула. Что-то теплое и пряное на вкус слегка коснулось ее губ. Прежде чем девушка смогла осознать, в чем дело, ощущение исчезло. Мгновение спустя оно вернулось, на этот раз нежным пощипыванием кончиков рта Кирстен. А потом «что-то» покрыло весь ее рот. Нежное и влажное. Легкое посасывание плоти. Нежный толчок. Попытка проникнуть глубже, еще глубже. Словно в рот вставляли кляп. Кирстен задыхалась. Она распахнула глаза и с ужасом уставилась на горящее, странно искаженное лицо Клодии.

— Кирстен, о, моя дорогая Кирстен. — От охватившего желания в голосе Клодии появилась хрипотца, глаза затуманились. Она попыталась успокоить насмерть перепуганную девушку: — Милое дитя, не смотри на меня так. Я забочусь о тебе, Кирстен. Я никогда ничем не причиню тебе вреда. Дорогая, пожалуйста, доверься мне.

Но Кирстен ее не слышала.

— Мы… мы не должны… вы не должны были этого делать. — Девушка была настолько потрясена, что никак не могла выстроить связного предложения. — Это неправильно, Клодия, неправильно…

— Но почему? — возразила Клодия. — Это правильно, Кирстен. Правильно и прекрасно. Выражение заботы, не более того.

Клодия попыталась снова дотронуться до Кирстен, но та резко отпрянула, глаза ее потемнели, стали почти черными. Неистовая Клодия схватила девушку за плечи.

— Тогда обними меня, — взмолилась женщина. — Обними меня, хотя бы ненадолго. Пожалуйста, Кирстен. Ну, пожалуйста, радость моя, ангел мой, душа моя.

Но Кирстен была не менее неистова в своей попытке освободиться из крепких объятий Клодии.

— Нет, Клодия, не надо! — воскликнула она. Кирстен показалось, что всю комнату наполнили чьи-то руки и ноги. Они хватали. Они молотили. — Клодия, пожалуйста, пожалуйста, не надо! — Кирстен задыхалась, ей не хватало воздуха. Она словно попала в ночной кошмар, созданный чьим-то воображением. — Прекрати! — уже во весь голос закричала Кирстен.

Клодия испугалась и опустила руки. Не говоря ни слова, она поднялась, оправила платье и посмотрела на Кирстен таким жутко-холодным взглядом, что девушка окончательно перетрусила.

— Прости, Клодия. Я не хотела кричать, но ты сделала мне больно.

— В самом деле, дорогая? — Голос Клодии был так же холоден, как и ее взгляд. — А мне показалось, что я проявляю свою любовь к тебе.

Клодия плотно сжала губы в узкую злую полоску и резко вышла из комнаты. Как только за ней закрылась дверь, Кирстен вскочила с кровати и бросилась в ванную комнату. Она открыла холодную воду, выдавила на щетку толстую полоску зубной пасты и принялась энергично чистить зубы. Прополоскав рот лосьоном, девушка еще раз почистила зубы и, схватившись за мочалку, стала тереть лицо, пока щеки ее не покраснели как маков цвет. Но и после этого ей не стало легче.

Кирстен погасила везде свет и бросилась в постель, где свернулась плотным калачиком и попыталась заставить себя заснуть. Но у нее ничего не получилось. После полуночи в невыносимых муках Кирстен принялась молотить кулаками подушку. Потом сложила ее пополам и, уткнувшись в нее, дала волю рыданиям. Подушка одновременно заглушала плач и впитывала слезы.

К двум часам ночи Кирстен без сна лежала на спине, совершенно обессиленная, выплакавшая все слезы, с пересохшим горлом. Всего несколько часов назад проведенный в этом доме год представлялся ей прекрасным долгим сном. Теперь же этот сон обернулся кошмаром. Порочным и скверным кошмаром. Кирстен не знала, как завтра смотреть в глаза своим благодетелям.

Но утром все получилось как-то само собою. В полдень Кирстен спустилась в последний раз по лестнице с улыбкой на лице, выражавшей полнейшее спокойствие. А то, что глаза ее были красны и припухли, все отнесли за счет эмоций по поводу предстоящего отъезда и расставания. Для прощания с Кирстен прислуга выстроилась в холле прихожей точно так, как она ровно год назад приветствовала приехавшую гостью. После слов прощания слуги были отпущены, и Кирстен, оставшись наедине с Эриком и упорно молчавшей Клодией, подарила им второй экземпляр своего любимого музыкального произведения с надписью на память. Ноты предназначались для пополнения известной коллекции. В свою очередь, Кирстен получила от Эрика запечатанный конверт вместе с крепким объятием и традиционным подмигиванием.

— Ну что же, солнышко, нам следует поторопиться. — Бросив взгляд на часы, Эрик кашлянул, но Кирстен, казалось, не слышала его. — Эй, черт возьми, ты куда? — успел крикнуть расстроенный джентльмен вслед своей протеже, скорым шагом направившейся через холл в концертную залу.

Распахнув створки стеклянных дверей, Кирстен стремительно подошла к коробке, в которой хранилась дирижерская палочка Майкла.

— Помни, что обещал мне, Майкл Истбоурн, — пробормотала девушка, целуя прозрачную стеклянную крышку коробки. Кирстен подождала, пока след ее губ, постепенно тускнея, не улетучился совсем, и медленно вышла из комнаты.

Шеффилд-Джонсы дожидались ее уже в машине. Кирстен окинула прощальным взглядом дом, ставший ей за год таким родным и таким любимым, и только после этого уселась на заднее сиденье рядом с Эриком.

— Это вовсе не расставание навеки, — постарался утешить девушку Эрик, неверно истолковавший выражение лица Кирстен, встретившейся взглядом с Клодией. — Все мы трое теперь уже никогда по-настоящему не расстанемся. У французов на этот случай есть великолепное выражение: они не говорят «прощай», она говорят «до свидания», что значит лишь до следующей встречи. Так что давай, солнышко, и мы будем думать так же — просто как «до свидания».

Кирстен тихо повторила для себя: «До свидания». До следующей встречи. Не так безнадежно, как «прощай». И расставание становится легче. И чувства по поводу возвращения домой менее противоречивы. Она покорила Лондон, о ней узнала почти вся Англия, а вполне вероятно, и Европа. Теперь ей предстояло вернуться в Нью-Йорк и покорить Америку.

Аллегро

1954–1960

11

— Мисс Харальд, не выпьете ли чашку кофе, пока ждете?

Кирстен оторвалась от чтения рецензии в «Тайме» на новую пьесу Теннесси Уильямса «Путь действительности» и покачала головой.

— А у вас не найдется, случайно, чая?

— Боюсь, что нет.

— Я прожила год в Лондоне, — пояснила девушка, — привыкла к чаю.

Секретарша Нельсона Пендела обворожительно улыбнулась Кирстен, ничем не выказав своего презрения к этому напитку. Для нее чай представлялся чем-то вроде простой воды, взятой прямо из Гудзона, да еще без всякой очистки. Как патриотичная американка и коренная жительница Нью-Йорка, Эйлин Харпер считала своим долгом заканчивать каждый рабочий день чашечкой классического кофе со сливками. Только кофе мог снять напряжение и взбодрить. Но Эйлин нисколько не удивилась. За семнадцать лет службы у Пендела она достаточно всего наслышалась и насмотрелась. Одно слово — артисты. Та еще компания.

Кирстен снова уставилась в журнал, поняв, о чем подумала секретарша. Что-что, а кофе Кирстен сейчас был совершенно некстати. Нервы ее и без того были напряжены до предела, до звона в ушах.

Не пробыв в Нью-Йорке и недели, Кирстен принялась за дела и договорилась о встрече с Нельсоном Пенделом, главой «Пендел и Родс» — самого престижного артистического агентства. В черной сумочке из крокодиловой кожи, стоявшей на коротконогом тиковом стульчике рядом с креслом Кирстен, лежало рекомендательное письмо, которое перед самым отъездом вручил ей Эрик, а на коленях покоилась папка с газетными вырезками рецензий на ее выступления.

Отложив журнал на стоявший рядом столик, Кирстен откинулась в кресле, невидящим взглядом уставилась на свои новые черные туфельки. Неужели прошло уже семь дней, как она дома? Впечатление такое, что все было только вчера, но при этом временами казалось, что она вообще никуда не уезжала. Вопреки опасениям Кирстен ни родители, ни Наталья нисколько не изменились. Только в густых черных волосах матери прибавилось несколько седых прядей да морщины на высоком лбу отца стали несколько глубже, но руки родителей так же крепко обняли дочь при встрече, и в них чувствовалась все та же надежная поддержка и безграничная любовь к Кирстен. После первого занятия с Кирстен русская пианистка крепко обняла ученицу и, расцеловав ее в обе щеки, торжественно объявила, что та «достаточно созрела».

27
{"b":"172188","o":1}