Они не опротестовывали иск Джеффри о разводе, но опротестовали его прошение об исключительной опеке над Джеффом и лишении Кирстен права общения с ребенком. И проиграли. В промозглый осенний день позднего сентября Кирстен окаменело сидела в безликом, лишенном окон зале суда, до отказа заполненном зеваками и вездесущими репортерами, слушая, как ее лишают права материнства. Все самое дорогое для Кирстен отдавалось на этом процессе на съедение алчной до скандалов толпе сплетников.

В зале началось «вавилонское столпотворение», каждый давал волю чувствам, и только Кирстен не шелохнулась; казалось, она даже не дышит. Мир вокруг умер. У Кирстен отняли все: музыку, семью, детей.

В день, когда Скотт подал первую апелляцию, Кирстен отправилась в Гринбрайер в арендованном лимузине — точной копии нового серебристо-белого «крайслер империала» Джеффри. Время Кирстен рассчитала точно. Ее машина стояла первой в ряду у главного школьного входа, и Джефф сразу же направится к знакомому лимузину. Точно в два часа резные дубовые ворота отворились, и из них посыпались ученики, весело сбегавшие по каменным ступеням лестницы. Первыми шли младшие классы. Кирстен затаила дыхание.

Джефф едва успел открыть заднюю дверь машины, как мать крепко схватила его за талию и втащила в салон.

Лимузин выскочил за железные ворота бывшего поместья Вандербилт прежде, чем кто-либо успел сообразить, что же произошло.

Сирены и красные мигалки возникли из ниоткуда и плотным кольцом окружили их машину.

Арендованный лимузин, взвизгнув тормозами, застыл, накренившись, на обочине, и из него очень живо выпрыгнул насмерть перепуганный водитель, всем своим видом показывающий, что не предполагал за собой какого-либо нарушения. Кирстен изо всех сил прижала к себе Джеффа. Мальчик в ответ крепко обхватил руками шею матери. Закрыв глаза, Кирстен беспрерывно повторяла шепотом, как сильно она любит своего родного мальчика.

Чьи-то руки начали растаскивать их в разные стороны, пытаясь грубо и быстро разъединить мать с сыном. Еще крепче прижав к себе Джеффа, Кирстен лягалась ногами, изворачивалась и крутилась во все стороны, крича полицейским, чтобы они оставили ее с сыном в покое. Джефф, почувствовав, как слабеет объятие матери, закричал.

— Мамочка, пожалуйста, не дай им забрать меня! Мамочка, я скучаю по тебе, — рыдал несчастный ребенок. — Не дай им увезти меня, мамочка!

Кирстен разъярилась злостью дикого зверя. Она билась за сына, руководимая инстинктом матери защитить то, что было плоть от плоти ее. Но в конце концов превосходство в числе и силе одержало верх: плачущего Джеффа вырвали из рук Кирстен.

— Джефф! — Она попыталась выпрыгнуть из машины, но ее с силой запихнули обратно. — Джефф, я люблю тебя! Я люблю тебя, Джефф!

— Мамочка!

Голос мальчика слабел и удалялся. Джеффа отнесли к одной из патрульных машин и усадили на заднее сиденье между двумя полицейскими. Последнее, что видела Кирстен, — искаженное страданием лицо сына, прижавшееся к заднему стеклу машины; рот его беззвучно шевелился, зовя на помощь любимую мать.

Скотт и адвокат Джеффри, Престон Холетт, из расположенной на Мэдисон-авеню адвокатской конторы «Холетт, Масси, Стивс энд О'Брайан» прибыли в полицейский участок почти одновременно. На вопрос дежурного сержанта, настаивает ли его клиент на выдвижении обвинения, не по годам живой семидесятидвухлетний адвокат отрицательно покачал головой.

— Не сейчас, — буравя острыми голубыми глазами Кирстен, коротко бросил Холетт. — Но мы оставляем за собой право сделать это в случае, если мисс Харальд предпримет еще одну попытку вступить в контакт с мальчиком. — Повернувшись, Холетт обратился к Скотту: — Советую вам, адвокат, предостеречь вашу клиентку от попытки повторить свой безрассудный поступок. Ее уже шесть раз вызывали в суд и предупреждали об ответственности за неуважение к решению суда, так что обвинение в похищении не так-то легко будет снять.

— Я хочу вернуть своего сына, — бросилась Кирстен к адвокату Джеффри. Но Скотту удалось вернуть ее на место. — Вы не имеете права отнять у меня Джеффа, мистер Холетт!

— Мы не отнимаем его у вас, мисс Харальд, — мягко ответил адвокат. — Мы получили опеку над мальчиком по суду.

— Это одно и то же.

— Кирстен, пожалуйста. — Скотт крепко сжал руку своей подопечной.

— Нет! — Кирстен вырвала руку. — Верните мне Джеффа, Скотт, или я снова сама поеду за ним. — Взглянув на седого как лунь Престона Холетта, имевшего на своей стороне силу и престиж высшего общества, Кирстен добавила: — Не я тут негодный родитель, а Джеффри. Да, мистер Холетт, ваш очень Уважаемый и очень правильный Джеффри.

— Думаю, что вам лучше все же увести отсюда свою клиентку, — обратился к Скотту дежурный сержант не совсем миролюбивым тоном. — Она нарывается на неприятности.

Но сдвинуть Кирстен с места было невозможно.

— А почему вы не спросите Джеффа, мистер Холетт, с кем бы он хотел жить? — Кирстен повысила голос. Скотт принялся мягко подталкивать Кирстен к двери. — Или, может быть, вы это уже сделали и потому так боитесь меня?

В конце концов Скотт буквально вытолкал Кирстен из участка и силой усадил в машину. Но и здесь она не могла сидеть спокойно. Нервы ее были до предела напряжены. За двадцать коротких минут, что они пробыли с Джеффом вместе, Кирстен впервые за год испытала чувство настоящего счастья. Но этого было так мало, так ничтожно мало, что Кирстен чувствовала себя так, будто ее обокрали. Ей хотелось, чтобы сын был с нею всегда.

— Кирстен, — Скотт впервые нарушил молчание, — как ты могла сделать это? — Смущенный голос адвоката был так тих, что Кирстен едва различала слова. — Ты что, и в самом деле верила, что у тебя это получится? Я понимаю твои чувства, я могу понять твое расстройство и беспомощность, но попытка похищения… Ты сыграла как раз на руку Джеффри. Мы никогда не выиграем нашу апелляцию, никогда. Теперь они могут даже лишить нас права на апелляцию.

Не глядя на Скотта, Кирстен спокойно ответила:

— Ты ошибаешься, Скотт, ты не можешь понять то, что чувствую я: ты — не мать.

Через три месяца пришел ответ. Скотт позвонил Кирстен и сообщил ей:

— Нам отказано в праве на апелляцию, как я и предполагал. — Кирстен притаила дыхание и обеими руками вцепилась в телефонную трубку. — Боюсь, твой увоз Джеффа лишил нас последнего шанса.

После нескольких глубоких вдохов Кирстен вновь обрела способность говорить.

— Какие еще у нас есть варианты? — Услышав в трубке гробовое молчание, Кирстен испугалась. — Скотт?

Хамлин прокашлялся.

— Никаких.

— Никаких? — Кирстен вышла из себя. — Что значит никаких? Ты не смеешь так говорить! Не смеешь! Должно быть что-то, что мы можем предпринять.

— Кирстен, выслушай меня внимательно. Они сейчас закрыли перед нами двери, я подчеркиваю, сейчас. Но я собираюсь продолжить подачу запросов в суд, и я…

— Но, Скотт, запросы и теперь не срабатывают, что же тогда…

— Позволь мне закончить, пожалуйста. Я намерен подать прошение в Верховный суд. Но должен тебя предупредить, это займет годы.

— Годы!

— Ежегодно они получают тысячи прошений и допускают к слушанию лишь несколько сотен. Если повезет — это единственный для нас шанс.

Кирстен пошатнулась, но собрала все силы и удержалась па ногах.

— А если не повезет? — выдавила она из себя приглушенным голосом.

— Придется ждать, пока Джефф не достигнет совершеннолетия. Тогда у Джеффри не будет законных прав опекать сына.

— Во сколько лет наступает совершеннолетие?

— В восемнадцать.

— Восемнадцать! — Потрясенная, Кирстен мгновенно выпрямилась. — Боже мой, восемнадцать, Скотт, а Джеффу сейчас всего шесть с половиной. К тому времени мой мальчик забудет меня: Джеффри все сделает, чтобы отравить его сознание ядом ненависти ко мне. — В совершенной безнадежности Кирстен покачала головой. — Почти двенадцать лет, — нараспев произнесла она, — двенадцать лет. А что я сама-то буду делать все это время?