Там небо, все в зазубринах бесчисленных хорошо освещенных зданий, казалось, никогда не было по-настоящему черным. Здесь же небо казалось плотным черным одеялом; ярко освещенные окна дома напротив и старомодный уличный фонарь под окном Кирстен лишь подчеркивали его черноту. К тому же ночью здесь было так тихо, так покойно, что звенело в ушах. Неужели звон этот и есть звук благополучия, привилегированности, утонченности?

Ложась в постель, Кирстен испытывала некоторую робость от прикосновения цветастых, мягких, как шелк, простыней. Она повернулась на бок и уставилась на поставленную у изголовья фотографию родителей в скромной металлической рамке от Вулворта. Где-то глубоко в животе родилась горечь, свернувшаяся в твердый комок, который постепенно поднялся вверх и застрял в горле. Положив фотографию рядом с собой на подушку, Кирстен пристально смотрела на любимые до боли лица родителей и до тех пор пыталась представить себе, что оба они здесь, рядом с ней, пока не почувствовала, что засыпает.

Только после этого Кирстен потянулась, выключила лампу и закрыла глаза.

Проснувшись утром и ощутив себя как бы погруженной в море фиалок, пионов и анютиных глазок, Кирстен сделала то, что ей в шутку предложил накануне Эрик, — ущипнула себя. Четыре раза. По два на каждую руку. Поразившись открытию, что она и вправду не спит, Кирстен быстро оделась и поспешила вниз, в музыкальную залу. Все было точно так, как запомнилось накануне: апельсиновые деревья, дирижерская палочка в стеклянной коробочке, блестящий «Стейнвей» в углу. Усевшись за рояль, Кирстен подняла крышку, размяла пальцы несколькими согревающими упражнениями и грянула «Карнавал» Шумана. Вместе с летающими по клавишам пальчиками порхала и ее душа, вся исполненная восторга и экстаза.

Кирстен продолжала играть, когда час спустя в зал вошла Клодия с намерением прервать занятия экзальтированной пианистки.

— Почему бы не отложить игру до вечера, дорогая? — предложила Клодия. — Ты помнишь, что я собиралась взять тебя за покупками?

Мучимая одновременно желанием доставить удовольствие Клодии и жаждой наиграться всласть, Кирстен решила поторговаться о времени:

— Нельзя ли мне получить хоть два часика, прежде чем мы поедем?

— Я бы предпочла один, — заметила Клодия.

— Полтора.

— Боже мой, дорогая, мы же не на базаре. — Клодия с ужасом смотрела на Кирстен. — Мы обычно не спорим о таких вещах.

Но Кирстен и не думала отступать.

— Ну, хорошо, поступай как знаешь. Но больше всего мне не хотелось бы портить кому-либо настроение в «Сэлфридже».

Довольная тем, что удалось отыграть еще немного времени для музицирования, Кирстен весело пробежала шопеновскую мазурку, а потом решила сыграть последнюю вещь, которую они разучивали с Натальей, — величественный и поразительно драматичный Концерт ля минор Грига.

— Но в самом деле, дорогая, мы же договорились, помнишь?

Кирстен резко оборвала игру, подумав, как долго Клодия стояла здесь и слушала.

— Я… я извиняюсь, — заикаясь, оправдывалась Кирстен, закрывая крышку рояля. — Я всегда теряю чувство времени, когда играю.

— Более чем очевидно. — Клодию сильно позабавило смущение Кирстен, но и только — ее намерение прервать занятие было твердым. — А теперь все, дорогая. Нам пора.

— Мода в этом году, — объясняла продавщица в салоне «Сэлфриджа», — спокойная и утонченная. Хотя она и выглядит несколько извращенной, в ней есть определенная простота, что-то уличное, придающее очарование молодости и свежести. Но, разумеется, ваша дочь будет выглядеть потрясающе в любом наряде. — Кирстен и Клодия при этих словах молча обменялись улыбками. — Итак, леди, начнем?

Спустя три часа Кирстен едва стояла на ногах.

— Вы ведь правда не считаете, что я буду носить все эти платья? — спросила она Клодию, выходя из магазина.

— Отчего же, дорогая? — Клодия усмехнулась. — И учти, это только начало.

— Начало? — Кирстен наблюдала, как Паркер, нагруженный многочисленными коробками, совершает второй рейс от магазина к машине. — Да мы же уже купили два платья для коктейля, бальное платье, два костюма, три юбки со свите…

— И нам еще необходимо купить обувь, сумочки, шляпки, перчатки, нижнее белье и так далее. Дорогая, мой список гораздо длиннее твоего. — Клодия посмотрела на украшенные бриллиантами ручные часы и решительно потащила Кирстен к автомобилю. — Сейчас заедем к «Фортнаму и Мейсону» выпить чаю, а потом там же продолжим покупки.

Когда Кирстен, опустившись на заднее сиденье машины, издала легкий сон, Клодия слегка шлепнула ее по щеке.

— Ты должна испытывать от этого удовольствие, а не идти в магазин, словно на Голгофу. Ведь это часть женской натуры — позволять себе маленькие слабости. И я научу тебя любить это занятие, можешь не сомневаться.

— Если бы сейчас вас слышала Наталья, она приказала бы мне вернуться в Нью-Йорк с первым же пароходом, отходящим из Саутхемптона, — безуспешно пытаясь подавить зевоту, заверила Кирстен.

К шести часам она с ног валилась от усталости. Спина ныла, стертые ноги гудели. И все же Клодия заставила ее участвовать в покупке еще одного бального платья, двух вечерних туалетов, трех пар туфель и сумочек к ним. Когда они выходили из «Фортнам и Мейсон», двери уже закрывались. Рухнув на сиденье автомобиля рядом с Клодией, Кирстен сбросила туфли и принялась растирать распухшие ступни.

Если когда ей и надо было ущипнуть себя, так это именно сейчас. Она, почти все наряды которой были сшиты матерью, теперь обладала полностью новым гардеробом, да к тому же еще таким шикарным! Видела бы только матушка свою девочку крутящейся на цыпочках перед незнакомой продавщицей и зеркалами в незнакомой примерочной, демонстрируя наряды, которые простым смертным и носить не полагалось! А Клодия всякий раз только щелкала слегка пальцами и произносила магическую фразу:

— Запишите на счет мужа.

Перед Кирстен возникло лицо Лоис Элдершоу, парившее в воздухе подобно бесплотному духу, и она поймала себя на том, что победно усмехается. Если бы только девушка с Пятой авеню могла видеть ее сейчас!

— Похоже, ты собой довольна, — заметила Клодия, открывая небольшой бар, установленный в автомобиле, и наливая херес в два изящных хрустальных бокала. Передавая один из них Кирстен, благодушная леди произнесла тост: «За благополучное начало!» — и чокнулась с Кирстен.

Кирстен впервые пробовала херес, и, хотя вкус его не очень-то ей понравился, она испытала удовольствие от того, как напиток согрел горло и наполнил теплом все тело. Внимательно наблюдая за Клодией, Кирстен старалась пить свой херес такими же маленькими глотками. Она поймала себя на мысли, что весь день старательно изучала манеры старой леди. Видя, с каким почтением относятся к Клодии все, с кем им пришлось общаться в этот день, Кирстен ощущала свою ничтожность, скованность и неумение держаться. Ей предстояло так многому научиться! Так многое узнать!

Как-то Наталья посоветовала ей просто жить, по-настоящему жить. И здесь, в Лондоне, с такими земными людьми, как Эрик и Клодия, Кирстен как раз и намеревалась воплотить эту идею. Клодия вновь наполнила бокалы. Кирстен подняла свой и, сделав глубокий вдох, предложила собственный тост.

— За жизнь! — громко и торжественно объявила она высоким, чистым голосом.

— За жизнь! — поддержала Клодия.

И всю дорогу до Белгравии пожилая дама и юная девушка продолжали пить за жизнь.

— Нет, нет, нет! — Магда Шабо в досаде топнула ногой. — Пиано, Кирстен, пиано, а не форте!

— А я не согласна, — ответила Кирстен, упрямо продолжая проигрывать спорный пассаж, уставившись на нотный лист перед собой. — Шуберт подходит здесь к кульминации. Если в этом месте я продолжу играть мягко, это снизит эффект всего крещендо.

— Нет, не снизит. — Магда была абсолютно непоколебима. — В этой части пассажа мне нужна нежность, я подчеркиваю — нежность.