— Что за вопрос? — вся вспыхнула Кирстен. — Разумеется, с великой охотой. О концерте в «Вигмор-холл» можно только мечтать, я бы все отдала за такое выступление! — воскликнула Кирстен.

Волнение, овладевшее девушкой, заставило Эрика и Клодию прекратить игру в кошки-мышки.

— Ну так считай, что тебе это удалось, — поспешил сообщить Эрик.

— Что? — От неожиданности у Кирстен перехватило дыхание.

— Счи…

— Эрик! — Кирстен вскочила на ноги и запрыгала по комнате, словно ноги ее объяло пламя.

— Все уже устроено, солнышко. Мы арендовали зал на вечер двадцатого июня.

— Не верю ушам своим! Я просто не верю!

— Ты уже выросла из наших домашних концертов, — улыбнулась Клодия. — Пришло время твоего официального дебюта в Лондоне. Вспомни, ведь выступление на широкой публике и было конечной целью нашей программы. Можешь рассматривать предстоящий концерт как выход в большой музыкальный свет.

Потрясенная Кирстен потеряла дар речи. Когда же смысл известия окончательно дошел до нее, она дала волю своей беспредельной радости и схватила названых родителей за руки.

— Я буду выступать в «Вигмор-холл»! — восторженно повторяла будущая дебютантка, поднимая Клодию и Эрика на ноги. — Я буду выступать в «Вигмор-холл»!

И вся троица, взявшись за руки, под щебетание восторженной Кирстен закружилась по комнате в веселом хороводе, топая ногами так, что старинные китайские вазы эпохи Мин раскачались на своих деревянных подставках. Непонятный шум заставил Рандолфа поспешить в кабинет хозяина. Когда же слуга увидел неистово выплясывающих господ, он покачал головой и глубоко задумался, не сошли ли достопочтенные Шеффилд-Джонсы с ума окончательно.

Следующие четыре недели были целиком и полностью посвящены предстоящему концерту. Для выступления Кирстен с Магдой отобрали произведения Грига, Рахманинова, Листа и Шопена. И Кирстен оттачивала, шлифовала и совершенствовала свою новую программу до тех пор, пока каждая вещь не засияла чистым золотом. Наряд для Кирстен выбирала Клодия. Для грядущего торжества она заказала от Кристиана Диора свободное шелковое длинное платье все того же цвета лаванды с более темным шифоновым хвостом. После того как платье было одобрено Кирстен, Клодия, не обращая ни малейшего внимания на протесты своей протеже, купила в качестве дополнения к наряду сережки с бриллиантами и аметистом.

Первую рекламную фотографию Кирстен сделал двадцатитрехлетний взъерошенный молодой человек с выразительным именем Антони Армстронг-Джонс — последнее открытие Эрика, считавшего работы молодого фотохудожника весьма и весьма новаторскими. Фотографии, сопровожденные соответствующим текстом, разослали во все крупные газеты континентальной Европы, приложив к ним еще и тысячу двести специально изготовленных пригласительных билетов. У Кирстен не было возможности ознакомиться со списком приглашенных, и, будучи неуверенной, включено ли в перечень известное имя, она набралась наглости и лично отправила по почте приглашение Майклу Истбоурну, почти как вызов.

В вечер концерта Кирстен в одиночку пробралась в артистическую уборную «Вигмор-холл», испытывая смешанное чувство радости и желания оказаться сейчас где-нибудь подальше отсюда. Дебютантку кидало то в жар, то в холод, в животе все бурлило и клокотало, словно в шторм на корабле, колени под длинным шелковым платьем с шифоновым шлейфом трясло мелкой дрожью.

«Успокойся, успокойся, — без устали повторяла про себя Кирстен. — Это тот вечер, которого ты ждала всю жизнь. Твой первый по-настоящему значимый публичный концерт, реальный шаг к вершине. Успокойся, успокойся». Если бы только родители и Наталья были сейчас рядом! Они бы сидели в первом ряду, и Кирстен сразу увидела бы их. Если бы только они могли разделить с ней волшебство наступившего вечера. «Успокойся, успокойся». Кирстен уставилась на свое отражение в огромном зеркале, висевшем над столиком, пытаясь сообразить, кто эта молодая особа с пепельно-бледным лицом, широко раскрытыми глазами и диким взглядом?

Кирстен стала мерить шагами небольшую комнату, то и дело заглядывая в зеркало. И вдруг ей почудилось, что в зеркале она не одна. Дыхание Кирстен прервалось на полувдохе, и, опершись на столик, чтобы не упасть от страха без чувств, она обернулась.

— Кажется, вы не слышали моего стука. — Майкл Истбоурн тихо притворил за собой дверь.

— А вы в самом деле стучали? — Ошеломленная Кирстен с трудом выдавливала из себя слова.

— Собственно говоря, звучало это примерно так. — Майкл повернулся и легонько постучал костяшками пальцев по дверному косяку.

Кирстен невольно улыбнулась. Она не могла отвести глаза от Майкла. На нем был официальный черный смокинг, белоснежная рубашка с плиссированной планкой и черный галстук-бабочка, напомнивший о том первом вечере, когда она увидела Майкла в «Карнеги-холл». Тогда на нем была точно такая же бабочка. Кирстен снова улыбнулась, теперь уже со значительной долей иронии. В тот раз королем сцены был Майкл, теперь выход за ней.

— Ваш фотопортрет исключительно удачен. — Майкл медленно подошел к Кирстен. — Фотографу удалось уловить ваш особый взгляд.

Кирстен нахмурилась. Эрик тоже говорил что-то насчет взгляда, но она не придала значения его словам.

— Какой взгляд?

Майкл, казалось, удивился:

— Вы хотите сказать, что не знаете?

Кирстен отрицательно покачала головой.

— Свет на фото освещает все ваше лицо и сияет вокруг, словно ореол. — Майкл улыбнулся. — Но прежде всего он живет в ваших глазах. Свет мечты, Кирстен. Это первое впечатление, которое испытывает человек, глядя на ваш портрет.

Мечта. Нечто глубоко личное, спрятанное далеко, в самом сердце, недоступное взгляду посторонних. С испугом Кирстен поняла, что секрет ее раскрыт, и почувствовала беспомощный испуг, словно ее вывели на чистую воду. Повернувшись к зеркалу, девушка снова всмотрелась в свое отражение, пытаясь увидеть в нем то, что видели окружающие.

— А сейчас она тоже видна?

Кирстен говорила так тихо, что Майкл скорее догадался, о чем спрашивает девушка. Он подошел ближе и пристально посмотрел в зеркало, ища подтверждения своим словам. Кирстен почувствовала обнаженной спиной прикосновение холодных атласных лацканов его смокинга. Их глаза встретились, и Кирстен задрожала.

— Да, — задумчиво сказал Майкл, — сейчас видна.

Время остановилось. Оба стояли не шевелясь и даже не мигая, боясь разорвать тончайшую нить возникшей между ними связи. Спиной Кирстен чувствовала быстрое тук-тук-тук сердца замеревшего за ней Майкла, ноги девушки задрожали. Майкл ощутил поднимающуюся глубоко в паху мучительную боль и предательскую тяжесть, что заставило его резко отпрянуть от Кирстен. Если бы Кирстен, в свою очередь, не оперлась на туалетный столик, она бы упала — так ослабели ее ноги.

— Май…

— Кир…

В этот момент они уже не смеялись, но Майкл вежливо кивнул, давая понять, что и сейчас — «прежде дамы».

— После концерта Эрик и Клодия устраивают прием с шампанским в мою честь в «Клэридже». Вы придете?

Майкл покачал головой, и сердце Кирстен громко стукнуло, а потом, казалось, остановилось.

— Клодия и так была слишком любезна, пригласив меня в прошлый раз. Честно говоря, не думаю, что она повторит свой подвиг.

— Но прием будет проходить в главном зале. Никто даже и не заметит вашего присутствия.

— Зал большой, Кирстен, но, боюсь, не настолько.

— В любой момент вы сможете укрыться за каким-нибудь деревом, — полушутя предложила Кирстен.

Майкл расхохотался:

— Подозреваю, там нет дерева необходимых размеров.

Вглядываясь в безупречные черты сердцеобразного овала лица Кирстен, он почти мечтал о том, чтобы в проклятом зале росли баобабы. Он разрывался между желанием ответить на то, что читал в сияющих глазах девушки, и необходимостью сохранять дистанцию. С самого начала Кирстен подобно магниту притягивала его к себе, талант и красота усиливали искушение, противостоять которому не мог никто. Никто, кроме Майкла. Но чего ему это стоило!