Если не по пиару, а по истине, то Кураев, конечно, прогнал гниль. Понятно же, в чем вопрос. Но ответ из позиции пиарщика и есть конец богословия. После богословских споров проигравшую сторону, как правило, сжигали, но сначала все-таки объяснили, в чем именно дискурсивно заблуждается еретик.

А как, в самом деле, ответить? Нельзя сказать «я не знаю», это сразу говорит, что ты шарлатан, такого не знать. Можно ответить «да» или «нет». Если «да»… А ортодоксия, конечно, допускает только один корректный ответ, вот это самое «да». Хорошо говорить «да», когда все общество — единоверцы, а иноверцы бродят где-то по периферии мира, их никто в глаза-то не видел, гадов, и можно предположить, что «мы правы, потому что мы и есть настоящее человечество». Можно поверить, что «настоящее человечество», конечно, пойдет в рай, а ненастоящее обречено на вечные муки.

Но сколько православных в мире сейчас, 3 % человечества? А если нормально воцерковленных, то сколько, 0,3 %? То есть все идут не в ногу, а вот эти 0,3 % — в ногу? Э-э… «Спасение для 0,3 %» это все равно что сказать, «мы типовая, жестко ограниченная, противопоставленная всему роду людскому секта». Так сказать, конечно, нельзя.

Оставить ответить «нет» с вариациями? «К Богу есть много путей», «Он, сообщая себя, выбирал выражения, учитывая место и время», «различия форму не отрицают общности содержания», вплоть до «ад и рай — это такие метафоры духовной жизни». Но это, простите, экуменизм.

То есть слив символического капитала всех церквей в одну корпорацию. С выдачей неких паев этой корпорации. Такую позицию еще может занять католик, или универсалист-пантеист а ля ведантист, или гностик, или мусульманин, любой, кто имеет хоть какие-то шансы на контрольный пакет и сведение к себе как к общему знаменателю. Понятно, что православие не имеет никакого шанса, ни политического, ни логического — хотя бы на блокирующий пакет в этом всемирно-духовном ОАО. Экуменизм для него не экспансия, а каюк.

Какой еще ответ, кроме «не знаю», «да» и «нет»? Вопрос ведь не открытый. То есть варианты реакции… либо «я профан», либо «я сектант, настаивающий на проклятии 99 % человечества», либо «я представитель факультативно-метафорического течения». Ну или послать.

Один мой добрый знакомый сказал такую фразу, если надо передать дословно: «Мистерия Голгофы, мистерия Голгофы… А чего? Взяли беднягу и приколотили». Вот именно эти слова — беднягу и приколотили. Но если брать натуральные события, со стороны ведь так и виделось, в этом и скандальность, как писал Ницше, всемирно-исторического события «Бог на Кресте».

Бога, конечно же, нельзя убить — это раз. Бог не может и устроить подставу — два. Остается предположить, что это было Самоубийство, и тогда все нормально. Именно что нормально.

И Фридрих Ницше устроил себе тоже самое. Недаром в конце подписывался «Распятый». Сумасшедший философ — скандал того же рода, что и Бог на Кресте. Остается предположить, что это тоже такое самоубийство, а самое правильное самоубийство для философа — сбрендить, чокнуться, сойти с ума.

Кто-то писал о Ницще — «его больная христианская душа…». Он и сам писал, в «Воле к власти», только христианство могло выпестовать породу людей, стол помешанных на честности, к коим, надо думать, относился и сам. А касаемо самоубийств… Самоубийца-Ницше был тут честнее. В отличие от христиан, он легитимировал практику, его Заратустра как бы похлопывает Христа по плечу (есть такой отрывок), мол, ты бы тоже им разрешил, проживи ты с мое.

Некогда на вопрос, что делать с плохими людьми, мне было отвечено «ничего» и пояснено «никаких дел с плохими людьми не надо иметь». Ну а если они захотят иметь с тобой дело, максимально быстро и с меньшими затратами вернуть нормальную конфигурацию — в которой у вас опять нет никаких дел. Вот как-то так. В идеале.

К чему вспомнилось? Мне представляется, самая крутая, самая настоящая, и самая одухотворенная власть — никогда бы не преследовала людей, не гонялась за ними. Высшей мерой наказания у нее был бы… отказ иметь с тобой дело. И она никогда не начинала бы первой. То есть она бы легко убить человека, но непременно чтобы он сам приполз, что-то сделал, как-то явственно заслужил, она всегда играла бы черными, т. е. первый ход предоставляя тебе, и просто возвращая тебе последствия твоего же е2-е4 или там а2-а4, не более и не менее. Чем могущественнее была бы она — тем точнее передавала бы тебе твое же, и все. И ничего. Такое вселенское Зеркало, или, точнее сказать, центр регистрации и выдачи кармы. Совмещение доброжелательного, но неумолимого отношения к людям. Никакой отсебятины и легкая усталость во взгляде. Вот это был бы Режим с большой буквы Р.

Нет ничего более рискованного, чем «действовать по разумным соображениям». Допустим, у тебя пошаговый алгоритм, в его основании лежит десять гипотез, и срыв всего лишь одного шага — срывает все. Уверен ли ты в десяти гипотезах? Помнишь десять своих гипотез, отброшенных позднее как чистый идиотизм? Помнишь, куда вообще «разумные теории» заводили людей? Понимаешь, что «разумное основание» — можно приписать почти любому выбору (чем и занимаются софисты на службы сильных мира сего)? И это не риск? Риск. Куда больший, чем… Чем действия, продиктованные чем угодно еще: инстинктом, традицией, инерцией, подражанием.

Однако это не доводы против «разума». Это скорее напоминание, что разумное действование — суть венчур, а выше названное на фоне этого — хеджирование. А венчур он и есть венчур. Вероятнее как накрыться медным тазом, так и уделать всех. Именно венчурные предприятия — двигают цивилизацию. Не буду развивать далее аналогию, ее легко продолжить… Про типы цивилизаций (разум-венчур и традиция-хедж), про жизненные стратегии идеальных мужчин и женщин.

Текст, начавшийся сомнением, кончается апологией.

Умный — это умно действующий, эффективный, что вовсе не значит «мыслящий». Это к тому, что некоторые типы разумности мне скучны. Хотя я ни в коей мере не отрицаю изощренной умности особого толка за администратором, спортсменом, серийным убийцей, и много кем еще. Мыслящий не может быть не умным, но умный вполне может быть не мыслящим.

Когда-то мне казалось, что «лучше сделать и раскаяться, чем не сделать и пожалеть». Теперь думаю скорее наоборот. Слишком много всего. Все, в чем сомневаешься — на фиг. Только то, что свободно воображаешь себе как твое необходимое. Это кажется парадоксом, но совершенный мастер не выбирает, именно потому что свободен, и сразу видит лишь один вариант. А больное животное человек, если вдруг случайно задумается, допустит тысячи способов… Потому, кстати, и не задумается — с ума сойдет от богатства выбора.

Известно, что преподавательская нагрузка Мишеля Фуко в его заведении составляла 24 часа… в год. И сводилась к чтению лекций раз в неделю первые три месяца года. Оговоримся, что заведение было особое, как и, наверное, контракт. Но вот у Ницше в его Базельском университете, надо думать, была вполне типовая профессура с типовыми условиями. Там нагрузка была 6 часов в неделю, и это, судя по его письмам, весьма его утомляло, не оставляя времени на собственно философию. «Вот ведь жировали», — скажет наш современник, тот же кафедральный человек 21 века, будучи и прав, и не прав.

Сколько времени в сутки работает поэт или ученый? Уточню: не эмпирический парень, а тот, кого мы умственно полагаем в качестве образца. Рискну предположить, что «рабочими» правомерно считать даже не 18, а все 24 часа в сутки. Просто это айбсерг, где «писанина» суть надводная часть, в момент именно «писанины», равно и «говорения», ничего особо уже не решается — выкладывается то, что и так уже есть. А вот чтобы оно было… Оно, конечно, таинство — откуда чего берется. Но как можно институционально его усилить?