Злокачественная стадия «прогресса» началась, когда НТР, вместо упасения времени, как то виделось утопистам 19 столетия, подключили к созданию «орбитальных масс» (термин Ж. Бодрийяра), где-то во второй половине 20-го века. Совершенно лишние, с точки зрения естественности телесной и искусственности духовной: производства, товары, денежные массы, их производные, производные производных и т. п.

Подлая черта экономики как механизма вечного круга производства нехватки и ее уныло-злобной окрестности. Мир, собранный вокруг идола недостачи. Механика его закольцована: предпосылки всегда возвращаются результатом. Человечен ни рынок, ни план, но снятие к черту — того и другого в какой-то иной модели.

Хватит делать «качественный продукт». Произведение не продукт, ибо не уничтожается в потреблении, а, наоборот, размножается им. «Экономика знания» невозможна именно в силу того, что знание — не продукт.

Возможен мир как фабрика; мир как лагерь; мир как базар; мир как окоп и даже мир как помойка. Тогда все пронизывает имманентная логика — фабричная, базарная, окопная — расставляя смыслы, институты, людей. Наши блаженные острова были бы: мир как семинар, мир как школа.

Переход от производства вещей-услуг и всего, что потребимо на манер их — к производству человеческих отношений, или, иными словами, к производству самого человека.

Творчество, в отличии от труда, способного на создание товарной предметности, создает, в главном, сами способности. «Продукты» — всего лишь полезные отходы деятельности, созидающей сами наши способности, или, беря в квадрат, саму способность к новым способностям. Можно добавить: в отличие от труда, творчество завязано на общение.

Подлинно живем, когда внутренне умираем. Мышление — как расставание с собой, обретение себя. Оно соответствует сущности. Мышление — кайф, хотя его единственный стимул зачастую боль и невыносимость. Проблема: мыслить можно далеко не любому, ибо мыслить можно далеко не везде (Георгий Щедровицкий, публично отлучающий от мышления «свинопасов», ибо мыслит не человек, а «социальное место на психофизиологии человека»). Утопия: общество, где мыслят везде.

Не сочувствуя последнее время левому дискурсу, тем не менее забавно поиграть в уме и за него тоже. Какие там, с моей колокольни, классические ошибки, если считать классикой Маркса и аутентичный марксизм? Если выписывать замечания и пожелания на полях, то:

А). пролетариат провален в роли революционного класса;

Б). буржуазия по сути сохраняется при обобществлении капиталов;

В). индустриальный тип технологий принципиальней экономического строя и политической надстройки;

Г). крупнотоварное машинное производство с его родовым проклятием нетворческого труда, репрессий и эксплуатации не меняемо в главном на поле собственности;

Д). НТП не приводит к «уничтожению труда» сам по себе, автоматическим образом;

Е). рыночные отношения — снимаемы на уровне менеджмента мировых олигархий, что лишь ухудшает положение дел;

Ж). желание может пересиливать интерес, и желание индивида при этом может играть против его интереса;

З). проблематичность поддержания «форм общения» растет по мере снятия отчужденных сил, как-то «рынок», «государство» и т. д.

И). Фининтерн глобализирует эффективнее Коминтерна;

Й). Коминтерн может выступать вольным филиалом и невольным агентом Фининтерна, а вот наоборот вряд ли;

К). проповедь эгалитаризма несовместима с проповедью личностного роста, подразумевающего иерархию, и, коли так важен эгалитаризм, сливается рост;

Л). валовые показатели социологии ничего не говорят о человеке, кто он и как ему;

М). опираться на худшие страты мало совместимо с «развитием», и даже на уровне тактического приема это почти что исключает «высокую» стратегию;

Н). «власть народа» как общая идеология дает козыри «олигархии» в ее игре против «аристократии», а уж олигархия власть народа понимает весьма специфически.

Почему — «играя за левых»? А это даже не есть критика от лица какого-то иного дискурса, его ценностей и воззрений. Это берется левый дискурс, принимается и само-критикуется. Вполне возможен левый, который это все скажет, даже и продолжая считать себя левым. Объявит свои воззрения, например, «дельта-версией гуманистического евро-марксизма», или как-то еще.

Но… как бы это сказать? Не слишком ли много косяков-то? Может — проще новую теорию навинтить, чем это дело латать?

Забежим немного назад. К онтологии как таковой. Пожертвуем чем-то, но скажем, по возможности, просто. Многим и это покажется сложным, но… Если сказать еще проще, то сказать будет просто нечего.

Живое не бывает идеальным, идеальное не бывает живым. Связь в том, что одно не реализуется без другого. Говоря чуть пафосно, идеальное нужно человеческому живому, чтобы оставаться хотя бы минимально человеческим. «Идеализм» как жесткое следствие самых жестких материальных необходимостей. Мир-за-миром, он же ницшевский «истинный мир», додумываешь не потому, что такая блажь, а потому что генеративная сила идеала дает возможность присутствия здесь и сейчас. Более того, сам Ницше занят примерно тем же. «Человек есть нечто, что должно превзойти» — не проект же, но интенция-маркер человеческого существования.

Иными словами: в более оптимистичной ситуации мыслить попросту незачем.

Можно сказать и так: мир надо додумать настолько, чтобы ты мог в него поместиться.

Начинается же с того, что страдание есть, тут не обязательно быть буддистом. Дальше идут по-разному.

Самый общий принцип нашей политологии: смысл-за-миром вызывает проект, проект вызывает социальное поле. Социальное поле вызывает и легитимирует технологии — не наоборот. Это как бы такой истмат, поставленный с ног на голову, ибо все начинается с головы.

Сколь угодно радикальная деструкция платонизма оборачивается, как минимум, деконструкцией, как максимум, конструкцией — новой продуктивно-генеративной механики, помещаемой за мир.

Так, к примеру, ницшеанский «истинный мир» — концепт сверхчеловека, концепт вечного круга и т. д. — не менее «истинный», чем прибитое его молотом за его неземную «истинность». Даже какой-нибудь предельный «натурализм» воззрений не окажется заявленной о себе деидеологизацией, а будет формой идеологии, видимо, лишь менее сложной.

Это что касается политической философии. Прагматика личной этики схожа. «Делай что должен, и будь что будет» — не столь принуждение и мораль, сколь способ еще пожить, и не сдохнуть — способ некоторых поневоле утонченных натур.

Кто элита? По Гегелю, перечитанного Кожевым, это люди, отринувшие инстинкт самосохранения, ставящие на кон — самую жизнь. Это такая духовность: борьба за признание как идеальная ценность, снимающая саму биологию. И что замечательный парадокс — лучше выживает готовый к смерти.

По Марксу, это люди, случаем собранные по сильную сторону отчужденных законов (однако если допустить, что они там собираются не случаем, а сами собой, в их позиции появляется закономерность: пусть они не творцы законов, но хотя бы — их медиумы, их особая субстанция, их судьи и прокуроры, и особо ценные кадры). В чем-то схоже у Бурдье. Ежели по нему, это жертвующие индивидуальным частным — чтобы говорить от группы, решать от имени общего и всеобщего.

Гераклит Эфесский писал вот так: «Война есть отец всех вещей. Одних она делает рабами, других свободными. Одни становятся богами, другие остаются людьми». Его любил цитировать Мераб Мамардашвили. Если же резюмировать социальный гуманизм его самого: раб всегда в незримом альянсе со своим господином. Поэтому не надо жалеть раба. Господин лучше.