Логика накопления последствий управленческих решений, элиминирующих ответственность — это и есть логика накопления токсинов в теле финансовой системы. Абстиненцию лечат интоксикацией, но однажды оказывается так, что интоксикация на некоем пределе делает абстиненцию не снимаемой. Что тогда? Тогда ломка, и более ничего. Как вариант, вся хрень может быть аккумулирована в одном участке тела, и его оттяпают к радости остальных. В случае наркоманов это невозможно, но многие из них с удовольствием отрубили бы себе пальчик левой ноги — если все следствия образа жизни удалось бы каким-то образом аккумулировать там. Не то, чтобы в масштабах человечества это было возможно на 100 %, но частично — да.

Оно по своему здорово, ибо это технология выживания целого, но никаких гарантий, что колокол звонит не по тебе. Это может быть, например, о России. Или о людях интеллигентных профессий. Или о конкретном Васе, конкретно раздетом и кинутом.

Ну а пока, что делают сильные мира сего, что делает Обама? Наливают еще по двести. Щас вмажем, мужики. Головушка болеть перестанет, ножки в пляс пойдут. За оптимизм, мужики.

Бродил вечером по городу, ну и мимо люди ходят, беседуют. Я обычно так, совсем интровертно, никого не узнаю. А тут прислушался, о чем они там друг с другом. Время такое и место, что в основном молодые люди, центр города, все хорошо. Исследование конечно не так, чтобы социологическое, но… В общем, пять раз прислушался. Из пяти замеров три раза говорили слово «хуй» (типа «хуй его знает», «ни хуя» и т. д.), еще один раз не «хуй», но тоже матерно, производные от «ебаться», еще один раз не знаю о чем, не матерно. Да, никто не ругался, все говорили мирно, и никто не обсуждал хуй как хуй, а ебаться как ебаться, я не знаю, о чем там вообще предметно, я о выразительном средстве.

Это не фокус-группы, но ведь и фокус-группы дали бы что-то вроде. Ну не 80 %, ну 50 %.

Я не о нравственности. Говорить матом не более безнравственно, чем, например, пить запоями или там подкуривать, все это не поперек этики, но явно же поперек чего-то.

Я бы сказал, что это все истощение нервной системы. В конечном счете пить запоями — истощение, и «хуй» через слово — оно же. Ощущение, что имеешь дело именно с наркоманами, и в той мере, в каком моя внутренняя речь построена на мате, а в какой-то степени построена, и с каждым годом все более — я тоже наркоман в этом смысле.

Логика та же: приправа стала основным блюдом, маркер — бэкграундом, исключение — общим местом. Которые фоново пьют, например, после 25 лет, не для веселухи же пьют. Если это фоновое занятие, то это обычно снятие ломки, люди не бухают, реально же лечатся.

Вот и здесь. Сначала мат как бутылка водки для здорового организма: перевод в иной регистр, не обыденный, более искренний, более выразительный. Но когда все построено на «хуях», то это, простите, хуйня уже: крах именно выразительности. Ну все равно что человека ничего уже не возбуждает, кроме 14-летней девочки с плеткой, а раньше много чего возбуждало: именно в истощении дело, в коллапсе нервной системы. Ну или человек, способный к эмоции лишь под химией. Плохие люди, не в том смысле, что аморальные, а в том, что не качественные, слабые.

Это слабость, как и любая слабость, может быть компенсирована какой-то иной силой. А может, и нет.

Объем матерной лексики за неким пределом Икс — знак того, что чего-то в нервной системе индивида расхуячено к ебеням. У большей части молодых людей — расхуячено. Я сейчас, подчеркиваю, не о культуре, тут вообще сложные корреляции, например, интеллигенция матерится больше обывателей, «среднего класса». С культурой это не коррелят, вот Сорокин это культура, а дамский детектив — нет.

Я о том, что именно расхуячено.

В законах, регламентирующих безличное наше общение, разумнее всего исходить из того, что природа человека — зла, и сам он — козел. И если можно безнаказанно сделать плохое, то плохое будет сделано. Например, никогда не ставить на то, что человек оценит сам себя лучше, чем это сделает некий формальный механизм. То есть законы должны быть написаны для плохих людей, и тогда реальные люди будут не такими плохими, как могли бы (это совсем-совсем не отрицание презумпции невиновности, она в такое видение вписывается очень даже, она именно из вот этой логики). А в личном общении — наоборот. Исходить из того, что каждый лучше самого себя, и будет вам.

Вот этим иногда смущаю людей: не первой или второй позицией, но тем, что обе вместе. Например, я уверен, что личная ответственность — не редуцируется ни к чему вообще, что «трудное детство» и «плохое воспитание» — гнилые отмазы, что смертная казнь — это хорошо. Однако в свое время я был крайне снисходительным преподом, вообще очень снисходителен в отношениях личных (лучше перепростить, чем недопростить). Но думаю, что был бы суровым судьей, не знаю, конечно, не пробовал, но вот почему-то кажется.

Противоречия не вижу: обе позиции исходят из каких-то единых ценностей. Из допущения, например, что по умолчанию человек слаб. Онтологически слаб, и это нормально. Относиться к нему надо хорошо, то есть прежде всего — соразмерно. Не требуя невозможного. Не надеясь. Но и не приписывая любому «индивиду» какую-то гиперценность, еще менее приписывая ее «коллективам».

Любви в мире так не прибавится, но, возможно, убавится зла. В принципе, согласен. С дефицитом любви как-нибудь разберемся.

Важнее, чтобы все были взаимно вежливы, чем самоотречение, сострадание, жизнь за близких. Как жить в мире, где мало любят — задачка по своему интересная, творческая. Как жить в мире, где тебя убили ударом по голове, задачка так себе.

Можно представить себе воззрение на вещи, где признание в «несчастной любви» — более постыдно, нежели сейчас, например, в каком-нибудь сифилисе или там геморрое. Последние зависят от состояния сознания в меньшей степени (тут надо смайл по-хорошему).

А «несчастная любовь» — это, как правило, не самодостаточность, во-первых, навязчивость, во-вторых, и наверняка еще что-то столь же малодостойное, в-третьих… Это болезнь, которую можно понять, но нельзя принять, ну вроде как признание в наркотической зависимости, признания алкоголика, наркомана: если мы любим этого человека, мы простим, но это грех в изначальном понимании греха как ошибки. «Безответно влюбленного» нельзя любить, именно потому, что он ошибочен, он ошибочен в своем духе и в своем теле, и в их синтезе. Любить больного можно только в том случае, если там нечто, в активе превосходящее пассив его болезни, ну грубо говоря, гению еще можно, но кто же знает, что Вася гений? Уж явно не объект его безответности (снова смайл!).

Это не к тому, что автор сих строк не был там. Но есть разница: болеть и ненавидеть свою болезнь, или болеть, холя и лелея болезнь. Люди же все больные, так или иначе. Не физически, так умом. Как говорится, пусть первым кинет камень. И делятся скорее именно так: не столько на больных и здоровых, сколько на потворствующих болезни и… даже не то, чтобы сильных сопротивляющихся, просто знающих: надо сопротивляться. Лох, который знает себя лохом, уже лох плюс, и это почти все, что реально возможно. Смайл — в третий раз.

«Живите настоящим». Так говорят. Но в оценке социальной ценности человека важно только прошлое и настоящее. «Здравствуйте, у меня было то-то и то-то, а в таком-то году», и т. д. И шансы, что еще будет. Настоящего просто нет, его смело можно менять на будущее, понятые как шансы, и прошлое, понятое как биография. Последнее сложнее, но тоже можно. Но это — именно в пространстве «социальной ценности», «протестантской этики» и прочего такого карьерного. В других пространствах, наверное, по-другому. Но социальная крутость — это былое, раз, и потенция, два. Никакого «настоящего времени» нет, ибо оно, строго говоря, относится либо к первому, либо ко второму.