Кто хоть раз общался, к примеру, с Дмитрием Быковым, тем более выпивал, тот понимает, о чем я.:)

Но есть еще забавный нюанс. У некоторых обывателей вкус чуть менее пошл, и они ведут свой закос под культурных не сверху, а снизу. «Ужрался со своей бабой в сопли», такой вот дискурс, ага. И сами все такие моднявые, в курсе событий. Но с одним отличием: они ничего не делают. То есть расслабляются, как расслабилась бы шальная рок-звезда, гуляют, как русский актер-писатель, на медведе с цыганом — только, повторюсь, не актер они, не писатель и даже не медведь.

Собственно, таких раньше и звали словом богема.

Потом слово немного облагородилось.

Но порода осталась, и, возможно, требует нового лейбла себе на харю.

Политические, метафизические убеждения — их тоже можно поделить на уровни, сорта. И будет свой «хай», свой «лоу», свой «миддл». Мы вот понимаем, что трико — это трико, деловой костюм — деловой костюм, Бенеттон это не Китай, а Армани не Бенеттон. Но за пару столетий в духовности нашей случилось дивное. То ли критическая масса народа с амбицией оказалась в протертых тришках, то ли карнавал на дворе, и все стали примерять кепарик с цигаркой, в общем — пришло то, что пришло. Скорее таки карнавал.

И если посмотреть на идеологию, что напяливает на себя элита, ну это же что? Это трико, протертые на коленках, вытянутая майка, как вариант — кожан на голое пузо, шапочка-презерватив. Низшие стали высшими, или выиграли те из высших, что закосили под низших. И щеголяют с экранов ТВ своим любимом дворовым адидасом. Шероебятся в нем по коридорам власти, по приемам, по симпозиумам.

А костюм-тройка считается диссидентством, одетые в него подозрительны. Галстук как атрибут маргинала. Как-то так. Одел смокинг — вылетел из приличного общества. «Ну надо же соблюдать рамки приличий», «есть же в конце концов какие-то нормы».

Нормы же в том, что дизайнерская элита по всему миру спорит о фасоне трико, ищет оптимальной размер наколенной дырки. Трико — это теперь такой консенсус. Ну можно в трусах. Можно голым. Это считается левым уклонизмом, но еще простительно. Деловой костюм — хуже.

— Ну и для кого ты пишешь?

Считаю: вот несколько десятков человек — читает меня в этой трансляции, минимум сотня — здесь, еще верная сотня — там, и так далее. Несколько сотен, минимум.

Много? Мало? Все удивительно относительно. Тысяча читателей не конвертируется в деньги, почти никак. Точнее, что-то такое конвертируется, но это не связано с сотней читателей, и даже пятьсот читателей — не про то. Если конвертируется, то что-то другое.

С другой стороны, если сравнить с аудиторией вузовского преподавателя… Типовой российский вуз. Вот поток. Сто студентов. Из них десять — преступники, восемьдесят — пэтэушники, десять — студенты. Десять человек в среднем готовы тебя слушать. Еще восемьдесят терпят, но почти нет такого фокуса на земле, чтобы стать им интересными в рамках темы (я тут спорил с крутыми ребятами-педагогами, они уверяли, что фокус есть на любую аудиторию, но я позволю себе оставаться при своем мнении). Десять человек тебя ненавидят за то, что ты есть, по факту. Не смертельно, но отвлекает. По честному — девяносто человек надо отпустить с занятий сразу. Я так и пытался делать, в свое далекое время. «Кто не знает, зачем он здесь находится, может идти, тройку гарантирую». Не хотел видеть тех, кто не хочет видеть меня. По-моему, нормальная сделка. Суки бурчали, артачились. «Законное наше место, с первой ленты тут в морской бой играем…». Я был первый, кто обламывал пацанам морской бой.

Но я отвлекаюсь.

Значит, аудитория среднего российского препода — порядка десяти человек.

У меня (газета + сайт + ЖЖ + ТВ + журналы разные литературные) — положим, тысяча.

Контент примерно такой же, что был бы там. Академический такой контент.

Итого, я круче в сто раз.

Ляпнем смайл, ради вежливости.

А Виктор Олегович Пелевин круче меня, получается… по моим раскидкам — в 300 раз. Я просто его типовой тираж умножаю на два. Книгу читает столько, сколько ее тираж, умноженный на.

Так и живем пока.

В среднем классе.

Это, конечно, прозвучит отчаянно выспренно, но стороны Света и Тьмы обычно различимы даже невооруженным глазом. В социальных конфликтах Тьма — это то, что берет свое на редукции. Разыгрывает игры с отрицательной суммой. Уточним: с более отрицательной, нежели у оппонентов. Или менее положительной. И не надо никакого другого критерия. Критерий формальный, необходимый и достаточный. Чтобы вычислить, кто именно на сегодня враг рода людского.

Среди первых записей нашел пост, один из ключевых, с которым не согласен не то что на 180 градусов, но… градусов на 90 точно. Порадовался. Во-первых, за себя: меняемся, изменяем своим взглядам — следовательно, живем. Во-вторых, за запись. Не стал делать ей ничего плохого, конечно. Пусть будет. Она ведь не дурацкая, ведь я не дурак, когда ее писал. Просто я сейчас по-другому, а плюрализм в одной книжке (я все свое ЖЖ вижу просто как одну книжку) — это не шизофрения, это песня. Да будет. Измена собственным убеждениям — это не статья УК, это тост.

Может, это с возрастом, а может, я пролетаю мимо какого-то главного смака жизни. Но пары, по которым сразу видно, что это Пары (чмокаются каждую минуту, трогаются, зациклены на партнере, выходя в свет, эдакие монофилы), кажутся менее естественными, чем пары, по которым ни черта не видно. Ну а чего, действительно? Кусок общей жизни — позади, кусок — впереди. Секса впереди вагон, если надо. Разговоров — три вагона с прицепом. А прилюдные чмоки-чмаки — это про что? Ну подросткам — еще не надоело. Первые недели знакомства — куда ни шло. А потом? Демонстрация, что «я с тобой, зайчик»? Так это неуверенность, если надо подтверждать. Желание ответной любви — вообще довольно истеричная штука, кстати. Даже без демонстрации, с первомайскими-то кумачами. Подлинно здоровые отношения — это когда мужчина и женщина заходят и разбегаются по разным углам. Ведь очевидно — успеют еще наговориться, натрахаться, надоесть друг другу до чертиков, все успеют. И уже это понимают. При том абсолютно доверяя друг другу. Доверие как та самая черепаха, на которой понаставлены три слона и земная твердь. Ну а знаки внимания — пионерские по сути значки. Атрибут школьной формы.

Можно восхищаться самурайским харакири как верхом доблести. Но вообще-то это скорее форма убийства, чем самоубийства. Вот попробуй не сделать это, когда надо… Тут случай, когда живые позавидуют мертвым. Сам себя режешь еще как самурай — тебя, отступника, будут резать как собаку. А между тем самоубийство это «добровольный отказ от жизни». Где же добровольно-то?

И когда это полагается делать? Да в любых ситуациях неоднозначности нравственного выбора, например. У самурая — много долгов. Он должен сюзерену и императору. Что делает самурай, если сюзерен поднимает бунт против императора? В идеале режет себе живот, чтобы никого не предать. И в других похожих ситуациях: думать не надо, мучиться не надо, резать надо. Предки резали, и ты режь.

К чему мы, ведь не к экскурсу же в Японию? А оно сплошь и рядом. Люди жертвуют людьми и самопожертвуют, рвут отношения, рвут контракты, рвут самих себя на куски — лишь бы не пребыть в ситуации, которая невыносима. Типа такая доблесть. Но может быть пребыть в ситуации, определиться в ней и остаться — круче?

В античной Греции, слава богу, сэппуку не было. А схожие нравственные коллизии были. Когда любое решение — плохое. Конфликт чувства и долга, двух разных чувств, двух долгов. Герои в античной трагедии обычно погибали, но успевали как-то определиться.