Роуз наотрез отказалась говорить о Хью.

— Я не хочу даже думать о нем, — решительно заявила она Холли по телефону.

— Тогда расскажи, как поживаешь, — попросила Холли.

Так вслед за Тарой Холли услышала историю о замечательном доме тетушки Фредди, о ее собаках и о том, как она, Роуз, принимала участие в приготовлении благотворительных обедов в кухнях на колесах. Все выглядело так, словно Роуз уехала в отпуск, взяв обратный билет с открытой датой. Во всяком случае, пока о возвращении она не хотела и слышать. Холли превосходно понимала то, о чем умалчивала мать, и дипломатично об этом не расспрашивала, так что за весь долгий разговор Роуз не сказала и десятка слов.

Принесли заказ, и Холли сосредоточенно занялась пиццей. Обычно охочий до еды, Хью даже не взял вилку.

— Пап, ты должен поесть, — настойчиво, но спокойно произнесла Холли. — Какой прок в том, чтобы морить себя голодом? Ты заболеешь…

Хью поднял на нее измученный взгляд и вяло ответил:

— Мне уже все равно.

— Этим ты не вернешь маму.

— Она ко мне не вернется, я это знаю. Роуз не делает ничего наполовину. Если она ушла, то навсегда.

— Но как ты можешь рассуждать так пессимистично? — спросила Холли. — Возможно, мама только и ждет, что ты позвонишь ей. Ты же знаешь, что она живет сейчас у тети Фредди?

— Да, мне обо всем рассказала Стелла. Но теперь это не имеет никакого значения. Роуз могла переехать на другую улицу или уехать на Северный полюс. Важно то, что она не захочет больше меня видеть. Знаешь, она оставила для меня письмо.

Лицо отца даже посерело от переживаний.

— Она пишет, что не хотела бы, чтобы я приезжал к ней и пытался все уладить, потому что улаживать больше нечего. Наш брак распался, и она будет подавать на развод. Написала она и о том, что сделать это нужно было давно. Она ненавидит меня за то, что я оскорбил ее, но еще больше ненавидит себя — за то, что позволила это сделать. «Я надеюсь, что ты страдаешь сейчас так, как страдала все эти годы я». Именно так она написала. Я эти слова перечитал, наверное, сотню раз и потому запомнил слово в слово.

Внезапно Холли почувствовала, что кусок не идет ей в горло. Теперь она понимала, почему отец смотрит так мрачно.

— Как вам наши блюда? — спросила официантка, когда они покидали кафе.

— Прекрасно, все было очень вкусно, — искренне ответила Холли. — Просто мы почти не проголодались.

Тишину большого дома разбавляло радио. Его включили специально, чтобы не было тоскливо. У Холли из головы не шло мамино письмо. Она чувствовала, что за этим сердитым и безапелляционным тоном стояла другая женщина, по характеру совсем не похожая на мать.

Холли вдруг стало безумно грустно от того, что она открыла для себя другую, незнакомую ей сторону своей матери. За ее спокойной и, несмотря на годы, красивой внешностью скрывался стальной характер. Совершенно разные люди никогда не уставали повторять Холли, что ее мама — изумительный человек.

Холли, никак не оставляли «нелояльные» мысли о том, что она в большой семье Миллер самая нелюбимая. Холли всегда казалось, что она нежеланный ребенок. А когда она однажды услышала, что родители очень хотели мальчика, то решила, что знает, в чем корень проблемы. Не то чтобы мать не любила ее, просто она очень надеялась на появление сына.

Хью плавно вел машину в Мидоу-Лодж, минуя знакомые повороты, а Холли всей душой стремилась и вместе с тем боялась задать ему тот главный вопрос, который давно уже созрел внутри ее. Она смотрела на Хью и видела, как побелели костяшки его пальцев, отчаянно сжимавших руль. «Папе сейчас не до моей душевной боли, — думала Холли. — У него теперь достаточно своей».

— Пап, все в порядке? — спросила она, положив руку ему на плечо.

Он лишь кивнул в ответ. Холли показалось, что в его глазах блеснули слезы, но спустя мгновение ничего уже не было, и она убедила себя в том, что ей это лишь показалось.

На следующий день на небе не было ни облачка. Солнце светило вовсю, в воздухе уже разливались ароматы лета, хотя было только начало мая. Холли удалось развеселить отца, и он согласился выйти на прогулку вместе с Алистэром и Анджелой.

— Мы же не можем просидеть в доме весь уик-энд. Ну пошли, прогулка нужна нам обоим, — говорила Холли, суетливо собирая вещи.

Наконец и отец принял участие в сборах, разыскав в куче вещей свою бейсболку. Надев ее, он безучастно повторил:

— Прогулка нам нужна.

Алистэр, казалось, был до глубины души рад, что Холли взяла на себя труд поговорить с Хью.

— Мне звонила Стелла. И как она может быть настолько спокойной в такой момент? — мрачно рассказывал Алистэр, когда вся четверка пробиралась через заросли кинваррского заповедника к берегу озера. На берегу, ожидая дежурных крошек хлеба, их встречала черно-белая утка.

— Вот эта утка, кажется, недовольна мной даже больше, чем твой отец, — пошутил Алистэр.

Холли успокаивающе погладила его руку:

— Уверена, утка просто хочет быть на кого-то обиженной. А папа слишком много пережил, чтобы сейчас его ругать.

— С возрастом ты становишься мудрее, Холли, — с нежностью произнесла Анджела.

— Это я-то? — удивилась она. — Среди нас самой мудрой всегда была Стелла.

— А ты всегда недооценивала себя, — сказала Анджела.

Не сговариваясь, они вдвоем замедлили шаг, пропуская мужчин вперед.

— Твой отец всегда думал о вас, обо всех троих. Я рада, что ты остаешься верной ему. Знаю, что это нелегко, но ему сейчас нужна твоя помощь.

И все же главный вопрос, который вертелся на языке у Холли, оставался незаданным.

— Скажите, вы знали?

В ответ Анджела отрицательно покачала головой:

— Нет, я даже ни о чем не подозревала. Знай я это, я бы обязательно сказала Роуз. Поверь, я бы не потерпела, если бы Алистэр скрыл от меня эту тайну. Любой психолог по вопросам семьи и брака скажет тебе, что у всех нас есть маленькие тайны, или, как они говорят, «личное пространство», и это нормально. Но я придерживаюсь взглядов старой школы, и хотела бы думать, что хорошо знаю Алистэра. — Помолчав, Анджела неожиданно решительно добавила: — Сейчас, конечно, уже бесполезно о чем-либо говорить, но если бы я знала, то обязательно бы что-нибудь предприняла. Может быть, поговорила бы с Хью и сказала, чтобы он не рисковал всем ради минутной слабости.

Холли ей поверила. «Да, Анджела не знала, но я-то знала», — думала она. Она хотела признаться в этом Анджеле, но ей не хватило храбрости. Холли хотела рассказать об этом и матери.

— Понимаете, я… словом, я знала, что отец встречается с другими женщинами. Как вы думаете, мама будет сердиться на меня?

— Ты… знала? — переспросила пораженная Анджела. — Когда ты об этом узнала?

— Мне тогда было шестнадцать или семнадцать, не помню.

Анджела была сильно поражена услышанным, Холли даже пожалела, что не сдержалась.

— Он говорил с кем-то по телефону — как мне показалось, с кем-то близким. Но тогда это меня не расстроило.

Холли попыталась спасти положение. Ее слова прозвучали так, словно на ее глазах отец обманывал мать, а она, Холли, все знала, но не беспокоилась об этом.

— Просто я любила папу, а Стелла и Тара были более близки с мамой.

Холли с тревогой посмотрела на Анджелу, надеясь понять, как она приняла ее слова. Но Анджела лишь с грустью смотрела на Холли. Она была крестной матерью Холли, как, впрочем, и остальных детей Миллеров, и считала ее своей племянницей.

Собственных детей у них с Алистэром никогда не было. Возможно, именно поэтому все три дочери Миллеров еще девочками сильно тянулись к Девонам — особенно Тара и Холли. Когда семьи Миллер и Девон только познакомились, Стелле было восемь. Но уже тогда она была на редкость серьезной и уверенной в себе девочкой — совсем как Роуз в детстве. Стелла обожала мать даже больше, чем отца, так что редко когда приходила вместе с ним в гости к Девонам. А вот Тара росла настоящим сорванцом. Она любила вместе с Хью и Алистэром ходить на рыбалку и часто бывала в доме Девонов. Анджеле нравился сумасбродный характер Тары, веселый нрав и искрометный юмор, но по-настоящему она любила застенчивую Холли.